Ясно лишь то, что миссис Сиддонс и ее брат Джон Кембл, наконец, исчерпали свое терпение в отношении Шеридана и в конце сезона 1801/02 года разорвали отношения с театром Друри-Лейн. Вскоре после этого, начиная с мая 1802 года, миссис Сиддонс снова оставила свою семью и поехала за границу в более чем годовой тур по Ирландии. Во время этой поездки старшая дочь миссис Сиддонс, Салли, была слишком больна, чтобы сопровождать ее. Вместо этого ее сопровождала дочь Тейта Уилкинсона, театрального менеджера из Йорка. Марта (Пэтти) Уилкинсон изначально приехала в дом семьи Сиддонс в качестве компаньонки для старшей дочери Сиддонс в 1799 году. Она будет сопровождать Сару Сиддонс в ее ирландском турне 1802/03 года и действительно останется ее компаньонкой до самой смерти великой актрисыЗЗ1 Какими бы ни были мотивы миссис Сиддонс, ее профессиональная деятельность объясняла ее отсутствие во время ключевых моментов болезни двух ее дочерей. Плотный гастрольный график госпожи Сиддонс дает нам возможность проследить течение и последствия болезней ее дочерей, о которых во время длительного отсутствия она сообщала в своих письмах друзьям. Помимо того что эти письма позволяют заглянуть в патологический процесс чахотки и увидеть ее растущую связь с идеалом женщины, в них становятся видны также различные теории и методы лечения болезни. Особенно убедительной была роль, которую якобы сыграл любовный треугольник между двумя сестрами и портретистом сэром Томасом Лоуренсом. Печальным следствием, как некоторые считали, стало развитие, или эскалация, чахотки и в конечном итоге смерть младшей дочери.
В 1834 году Чарльз Гревиль писал в своих мемуарах:
Миссис Аркрайт рассказала мне любопытную историю помолвки сэра Томаса Лоуренса с двумя ее кузинами <.. > Это были две сестры, одна высокая и очень красивая, другая миниатюрная, не отличавшаяся красотой, но очень умная и приятная. Он влюбился в первую, и они обручились, чтобы пожениться <…> через некоторое время более развитый ум второй сестры изменил направление его страсти, и она вытеснила первую из сердца художника. Они скрывали двойное предательство, но однажды записка, предназначенная для его новой возлюбленной, попала в руки прежней возлюбленной, которая, нисколько не сомневаясь, что она предназначалась ей, открыла ее и узнала роковую правду. С того времени она поникла, заболела и вскоре умерла332.
Как и следовало ожидать, реальный ход этих романтических перипетий развивался несколько иначе, чем в изложении миссис Аркрайт. Тем не менее даже в современных трактовках отношений между Лоуренсом и дочерьми Сиддонс центральной темой оставалась красота. Этот акцент на привлекательности был особенно важен для современников, так как он частично объяснял чахотку, заставившую «красивую» сестру поникнуть, заболеть и умереть. Ухаживая за девушками, Лоуренс сначала променял «умную» и «приятную» сестру Сару Марту (1775–1803), которую в семье ласково звали Салли, на ее младшую сестру Марию (1779–1798), ту, что отличалась «красотой», а затем снова переменил свои привязанности, поскольку более привлекательная Мария умирала от чахотки — что совсем не делает чести художнику.
Считалось, что обе дочери внешне напоминали свою мать, хотя Мария слыла более привлекательной из них. Комплименты красоте Марии начались в юном возрасте, как и беспокойство ее матери о последствиях такой красоты. Когда Марии было всего тринадцать лет, миссис Сиддонс писала своей подруге миссис Баррингтон: «Мария очень красива, но я не желаю, чтобы какая-либо из моих дочерей была отмечена редкой красотой, и мне нет нужды называть вам причину»333. Причина была в том, что красота считалась одним из важных признаков наследственной предрасположенности к чахотке; кроме того, считалось, что однажды выявленные симптомы увеличивают привлекательность больного.
Салли, несмотря на не очень лестное описание ее внешности, данное миссис Аркрайт, современники также признавали привлекательной, хотя в репрезентациях старшей дочери основное внимание уделялось ее интеллекту и характеру, особенно после ее смерти. Например, поэт Томас Кэмпбелл334 написал, увидев бюст Салли Сиддонс, что «она не была красивой в строгом понимании, но ее лицо было похоже на лицо ее матери, с блестящими глазами и замечательной смесью искренности и ласковости в ее физиогномии»3 3 5. Обе девушки демонстрировали некоторую хрупкость телосложения, хотя считалось, что Мария, с ее более выдающейся красотой, унаследовала всю меру этой утонченности.