Частная кара

Он догадался о причинах пальбы. И подумал о том, что ни один государь не блистал так при жизни, как Александр, и ни один не был столь стремительно забыт сразу же после смерти...

Николай Павлович встретил траурную процессию далеко за Царским Селом.

Гроб переложили из путевого возка, на котором везли через всю Россию, на высокий катафалк, и Николай, безупречно играя роль убитого горем, поднялся на него, услужливо поддерживаемый десятками рук.

Вокруг катафалка густо стояла толпа, прибывая с каждой минутой, и Николай поклонился толпе, глазевшей с явным состраданием. Мужики, все до единого, были без шапок, но государю показалось, что и бабы тоже стоят простоволосыми.

Открыли крышку гроба, и Николай, опускаясь на колени, оглядев усопшего, с отчаянием определил для себя: «Не он!»

Услышал, как толпа тоже опустилась на колени, ощутил это спиной, зарыдал, лобзая тронутые тленом чужие руки.

Там, за спиной, услышав плач и проникшись всем сердцем, громко и разноголосо зарыдали, словно ветер прошел, но и включились в дело наемные плакальщики, организуя и подчиняя горе порядку...

Ночь на 13 марта выдалась темная и сырая. Мокрый туман висел низко над рыхлыми снегами, мешая что-либо видеть в двух шагах.

Четверо татей в масках, в длинных балахонах, войдя в собор тайным ходом, вынули из гроба усопшего, завернули тело в рядно и унесли.

За полчаса до этого Николай Павлович, отослав от закрытого гроба читавших молитвы монахов, сам встал на молитву.

И молился на образ святого Петра, пока не совершилось тайное дело.

Еще с вечера было решено гроб больше не вскрывать.

Тати, появившись за спиной императора, молча и знаемо совершили свое дело. И так же молча растаяли во мраке, не производя какого-либо шума.

Неслышно вошел протоиерей Казанского собора отец Петр, духовник сидящих в крепости и верный человек императора.

— Благослови, святой отче, — попросил Николай.

— Господь благословит, сын мой! Правое дело свершилось. Не осквернять же гробницу предков. Будь славен присно и во веки веков!

Встав с колен, Николай сказал строго:

— Перед святыми иконами дал страшную клятву, отче! Помни!

— Помню, государь! — Отец Петр потянулся к руке императора губами. Припал к ней жарко и преданно.

В пелену, окутавшую Петербург 13 марта 1826 года, сыро кашляли, отхаркиваясь, старые пушки.

Звуки эти, ясно услышанные узниками Петропавловской крепости, вселили в их душу накоротке надежду... которой не суждено было сбыться...

«Любезный Михайло.

Я тебе могу донести, что все здесь, богу благодаря, все в порядке.

Я здесь всеми пехотными доволен. Офицеры весьма поправились в езде, можно даже сказать, что ездят хорошо и смело, а дело свое знают прекрасно: сметливы, живы, словом, прекрасно. Вечером хотел улан учить, но все шло столь непростительно дурно и даже ошибочно, что уехал с учения, оставив Чичерина их распекать; во всякое другое время я строго бы взыскал за подобное неряшество и непростительное незнание дела, но на сей раз так оставил...

Николай Первый».

«...Движимый горестью и удручением связывающих меня желез, кои заслужил я через мои преступные деяния, осмеливаюсь просить вторично правосудных членов Высочайше учрежденного комитета; видя мое печальное страдание, уважьте сию униженную просьбу; и если есть возможность, облегчите участь мою, хотя снятием желез, с коими я почти три месяца, каждую минуту не разлучен, кои днем и ночью мне не дают спокою. Кажется, я довольно уже наказан за мою легкомысленность. Милосердный бог принял мое раскаяние. Он разрешил меня от моих согрешений; последуйте Его Святой стезею, окажите снисхождение к сей моей просьбе. Ах! Я почту тот день и тот час, в который свершится сие благо.

Отделен будучи от родных и близких; в стране столь от них далекой, в печали, в горести, в железах, какую я могу питать в душе моей отраду? В сем убежище печальном, мрачном; в бездействии, без всякой пользы проходят дни мои уныло; умаляется жизнь моя; юность моя протекает безутешно и постепенно истребляет дарования мои, коими природа меня одарила.

Что будет со мною, когда всего сего лишусь; какая кому в то время будет от меня польза; бедность! Она одна со мной неразлучна; но кому я оною сделать могу какую услугу. Ах! умоляю Вас именем Всевышнего, разрешите мои, столь тягостные узы, узы, коих я во всю жизнь мою иметь не полагал. Они разлучают меня с матерью, коей положение и при мне было горестное, но теперь увеличилось; дряхлость лет ее, а мое несчастье могут ли ей дать какую отраду? Они разлучают меня с семью братьями, кои нежно меня любили. Ах! могут ли они быть спокойны? и так сии плачевные железа не меня одного печалят и тяготят; но разлучая меня с родными, лишают и их спокойствия долгим моим отсутствием и в совершенной неизвестности.