Человек бегущий

Вслед за быстрым и опасным спуском с Бернины мы въехали на пустынную, безводную территорию, похожую на марсианские пейзажи, откуда предстоял подъем на последний перевал дня – Форкола ли Ливиньо. Там уже всем было нелегко, я скинул цепь на резервную звезду на 32 зуба, но Иван упорно крутил свою тяжелую передачу – как говорят, забивал гвозди – и мы даже стали догонять остатки первой группы. Недалеко от вершины мы сработались с парой бельгийцев в национальных майках: соотечественники Эдди Меркса всегда отличные попутчики – упорные, выносливые и привычные к любой погоде, испытанные ветрами, дождями, брусчаткой и крутыми холмами Фландрии, «хеллингенами», – и с ними же понеслись вниз с перевала в зеленую, благодатную долину Ливиньо, выкручивая максимальные передачи и непрерывно сменяясь, встав в вертушку. На финише этапа, уже в самом городе, был крутой поворот с шоссе в боковой проезд и резкий подъем к финишной арке, и там, на переключении передач, у меня соскочила цепь (уронил цепь на жаргоне). Чтобы не потерять драгоценные секунды на ее надевание, я схватил велосипед и побежал с ним в арку, на самой ленточке подняв его над головой, как делают иногда победители гонок, когда финишируют в одиночку с большим отрывом. Заключительная часть этапа была за нами, но в итоговом протоколе все выглядело печально: злоключения последних трех дней стоили нам в общем зачете около двух часов времени, и в нашей возрастной группе мы откатились с 17-го на 40-е место.

Между тем мои раны уже достаточно поджили, чтобы я решился пойти на послегоночный массаж. Команда массажистов работала в большой палатке в стартовом городке. На двух десятках столов лежали распластанные тела в подвернутых велосипедных шортах, над которыми трудились опытные руки; в горячем воздухе стоял запах масла с лавандой и раздавались сдавленные стоны, когда массажисты разминали забитую мышцу. Дождавшись своей очереди, я лег на массажный стол, накрытый свежей простыней, и вручил свое тело хрупкой немецкой девушке, у которой оказались сильные уверенные ладони. Она сразу принялась за скованные четырехглавые мышцы, заставив меня вскрикнуть, и стала методично их разбирать, волокно за волокном, пока я потел от боли и цеплялся руками за край стола. Вокруг лежали такие же страдальцы, сжав зубы: одолевшие крутые перевалы, но беззащитные перед этими умелыми руками, которые могли безошибочно найти боль и ловко размассировать ее, пустив по тканям теплый кровоток. И тогда я снова ощутил себя частью коллективного тела пелотона: сначала это было общее напряжение скорости, а теперь расслабление мышц. Через четверть часа мы вышли из палатки, чувствуя легкость в ногах и понимая, что теперь мы окончательно вернулись в гонку.

День 6. Воскрешение

В день шестой сотворил Бог человека. Я проснулся рано и тихонько вышел размяться на балкон, чтобы не разбудить Ивана в соседней комнате. Долина Ливиньо лежала в утреннем полумраке, на зеленых склонах застыли горнолыжные подъемники, и лишь полоской света на вершинах солнце начало свою ежедневную работу. На раскладной сушке висели наши командные велоформы, постиранные с вечера: шорты, майки, носки и перчатки. Велосипедная майка – чудо природы: сколько лет я занимаюсь этим спортом, но не могу понять, как такому крохотному кусочку материи весом в сто граммов удается выдержать все превратности гонки и погоды. За один этап майка может принять на себя литры пота, тонны пыли и мегаватты ультрафиолета, десять раз насквозь промокнуть и высохнуть на ветру, попасть под дождь, снег, грязь от проезжающих машин, выдержать сорокаградусную жару и холод в –15–20 градусов – а именно такова реальная температура на теле, когда при температуре +1–2 градуса спускаешься с перевала на скорости под 60: иногда от холода на спуске гонщиков колотит так, что они могут потерять равновесие и упасть, а один знакомый, с которым мы в ледяной осенний день спускались со Стельвио, от стука челюсти сломал зуб. В таких условиях, конечно, на майку натягивается ветровка или жилетка, а на велогонках сердобольные зрители на перевалах дают гонщикам газеты, которые они засовывают под майку, прямо на тело, чтобы защититься от ледяного ветра.

В той же самой майке ты можешь оказаться на асфальте или в придорожной канаве, она может порваться и пропитаться кровью, но отстиранная и заштопанная – гордо вернуться в строй. Три накладных кармана на ее спине бездонны: в них умещаются одежда на случай непогоды, питание на 7–8 часов пути, запасные камеры, бумажник, телефон, иногда насос. А на групповых гонках в каждой команде есть штатный гонщик-водовоз, который берет бачки с водой из машины-технички, засовывает их себе за шиворот и развозит своим гонщикам – особо умелые размещают под майкой до десятка бачков. Есть ли в мире предмет одежды более неприхотливый и универсальный? И если велоспорт – это диалог человеческого тела с окружающей средой, то майка – это вторая кожа, тонкая мембрана, через которую этот диалог происходит.