Человек бегущий

Покидая Манхэттен, трасса марафона пересекла реку Гарлем по разводному мосту и оказалась в Южном Бронксе, бывшем когда-то мифическим заповедником трущоб. Помню, как очутился здесь впервые, поехал субботним днем из любопытства, хотя американские друзья и предостерегали меня не делать этого. В какой-то момент я понял, что в вагоне метро линии № 1 я единственный белый и оставшиеся пассажиры косятся на меня с любопытством. Выйдя наверх в районе 248-й (здесь номера улиц приобретали какие-то уже угрожающие значения), я ожидал увидеть постапокалиптические сцены из фильмов – заброшенные дома, горящие костры в бочках, наркодилеров в проулках и ползущие полицейские машины с бронированными стеклами. Вместо этого я увидел обычный городской пейзаж с невысокими домами, некоторые из которых, действительно, стояли выгоревшие – лендлорды поджигали их, чтобы получить страховку – но с оживленной уличной сценой, магазинами, спортивными площадками за металлической сеткой, где дети играли в баскетбол, со стариками на лавочках и мамашами с детьми.

Черные женщины всегда впечатляли меня своим достоинством, начиная с самой первой, таможенницы на прилете в нью-йоркском аэропорту JFK: она плыла между стойками пограничного контроля подобно Матери-Земле, палеолитической Венере – те же эпические формы, тот же невозмутимый покой под тяжелыми веками и та же ртутная текучесть, с которой ее африканские прародительницы носили кувшин с водой от ручья, а она теперь несла стакан jumbo size с кофе. Девушки на улицах Бронкса тоже были исполнены этой значительной медлительности, а вот юноши, наоборот, – передвигались рваной баскетбольной походкой, жестикулируя невпопад длиннопалыми руками, словно слушая невидимый ритм: не случайно Южный Бронкс стал родиной хип-хопа. Глядя на них, молодых и старых, мужчин и женщин, я поражался тому, как эти потомки рабов стали воплощениями свободы тела.

Здесь же, в Бронксе, миновав множество тоннелей и мостов, выныривала на поверхность Hudson Line, Гудзоновская ветка железной дороги, которая вела от исторического вокзала Гранд-Сентрал на север, upstate, наверх штата Нью-Йорк. По ней мы отправились с Донной на День благодарения в гости к моим друзьям – подобно многим ньюйоркцам, они жили в загородном доме в типичном дачном месте под названием Покипси и ездили в город на электричке. Была уже поздняя осень, роскошная листва Новой Англии опала, в лесу было глухо и туманно. Мы гуляли по берегу Гудзона в районе его разлива Таппан-Зее, за дождем на западном берегу реки высились Катскильские горы, где, по преданию, местный охотник Рип Ван Винкль, заблудившись в лесу, встретил в начале 1760-х команду давно умершего капитана Генри Гудзона в старинных камзолах, играющую в шары, выпил с ними отменной голландской водки и уснул на добрых двадцать лет, проснувшись в 1780-х в совершенно другой стране, в разгар Войны за независимость.

За традиционным ужином была представлена вся природная мощь американской кухни, дары плодородной земли, которые, по легенде, разделили первые переселенцы и индейцы на трехдневном празднике урожая. Ах, если бы простодушные аборигены знали, чем обернутся спустя века эти посиделки, как потеряют они свои широколиственные леса, плодородные прерии и охотничьи угодья – но тогда все только начиналось, и пришельцы следовали местным обычаям: антропологи, наверное, скажут, что это был потлач, когда съели все, что могли, и что не могли, съели. Наш праздничный стол потрясал ритуальным изобилием. Подобно окружающей природе, он весь был буро-золотистый, его осенний пейзаж расстилался перед нами, как поле битвы: двумя горками высилась двадцатифунтовая индейка, отдельно суховатое белое мясо и сочное темное, с зажаренной до хруста жирной корочкой; тут была моя любимая начинка, что со временем превратилась в отдельное блюдо – сухари с луком, маслом, сухофруктами и травами, которые, вынув из индейки, допекают отдельно; тут дышало в мисках рыхлое картофельное и воздушное тыквенное пюре; тут в соусниках стояла густая ароматная подливка и клюквенный соус с кислинкой, в который хозяйка для терпкости положила айву; тут лежали запеченный сладкий батат и тушеная стручковая фасоль под жареным луком, а на отдельном столике ждали своей очереди десерты – тыквенный пирог и ореховый пирог с пеканом и кленовым сиропом – и к ним наготове, подобно артиллерийским снарядам, стояли баллончики со взбитыми сливками.