Человек бегущий

Перевальный взлет стал крутым, с уклоном под 45 градусов, и кошки на ботинках оказались как нельзя кстати. Бергшрунд был обозначен снегом иного, синеватого, оттенка. Я осторожно подобрался к нему вплотную и стал прощупывать палками, которые то и дело проваливались. Идя вдоль трещины, я нашел, как мне показалось, участок плотного снега, поставил на него ногу, но она провалилась в пустоту, дав на секунду ощутить смертельный холод. Я откинулся назад, скатился вниз по склону, перевел дух, затем поднялся и попробовал в паре метров правее – теперь провалилась уже другая нога. Я стоял на склоне, с трудом удерживаясь под напором сильного встречного ветра. Передо мной зияли две черные дыры. В 30–40 метрах выше по склону, лишь подать рукой, в клочьях облаков высилась седловина перевала Восточный Бостери, за которым был несложный спуск по осыпям, тепло, люди, Иссык-Куль. Сверху через облака бесстрастно просвечивал латунный диск солнца. Я понял, что третьего шанса у меня не будет, сделал на прощание своей карманной камерой селфи на фоне двух дыр в снегу и начал спускаться обратно по леднику.

Как это часто бывает в горах, спуск вниз с соблюдением всех предосторожностей занял еще больше, чем подъем. Я встал на своей бывшей стоянке, туго натянул палатку, разжег примус. Погода окончательно успокоилась, ближе к вечеру из-за туч вышло солнце, осветив розовым светом горы, засыпанные свежим снегом ровно посередине склонов. Воздух был чист и тих, прогреваясь с каждым часом, в его восходящих потоках, растопырив веером крылья, кружили черные с желтыми клювами, альпийские галки, перекликались коротким свистом, словно приветствуя мое возвращение. И только в этот момент я осознал всю самоубийственную беспечность своего перехода через ледник, нахлынуло острое, до комка в горле, чувство благодарности за то, что я жив, пью чай, слушаю галок и смотрю на закат.

В эту ночь я спал крепко и без снов, а наутро подхватил рюкзак и пошел к озеру альтернативным маршрутом через долину реки Чонг-Ак-Су и перевал Кёк-Бель. Дорога по каменным осыпям оказалось долгой и жаркой, я стоптал ноги и выбился из сил, во фляге кончилась вода, а пить из мутной реки было невозможно – и только далеко за полдень я вышел на широкие луга, к кошу киргизских чабанов. С лаем выкатились навстречу две пушистые собаки, но, видя мой изможденный вид, быстро успокоились и завиляли хвостами. Пастухи без лишних вопросов вынесли ведро кумыса и наливали мне кружку за кружкой, пока сбежавшиеся дети с изумлением наблюдали, как я выпиваю почти все ведро. В благодарность я оставил им фонарик, батарейки и весь свой нехитрый альпинистский экип: гамаши, кошки и палки.

Затем была тряская дорога вниз в прицепе трактора, неожиданное задержание киргизскими пограничниками, которые требовали с меня визу или хотя бы туристическую путевку и продержали до вечера, тщетно ожидая бакшиш, прежде чем махнули рукой и посадили меня на попутку до Григорьевки и дальше до Чолпон-Аты. На закате дня я стоял босыми ногами в ледяной воде Иссык-Куля, смотрел на синие отдавленные ногти и слушал, как одновременно из десятка динамиков в шашлычных и дискотеках побережья гремит русская попса. Утром я уже ехал на такси в Бишкек через марсианской красоты каньоны, напомнившие мне о штате Юта, а затем дальше в Алматы, делая 400-километровую петлю в объезд Алатау, глядя на бескрайнюю евразийскую равнину под огромным небом с застывшими облаками и думая о том, что судьба выдала мне аванс, который рано или поздно придется отдавать.

Возвращать долг пришлось скорее, чем я думал. Через неделю после приезда в Москву в воскресный день в конце августа я поехал кататься на маунтинбайке по лесным петлям лыжной трассы в Ромашкове. Трасса была мне хорошо знакома: она проложена по тропам и оврагам заповедного леса, раскинувшегося сразу за Московской кольцевой автодорогой и уцелевшего от безжалостной подмосковной застройки лишь благодаря тому, что он располагался в зоне охраны правительственного Рублево-Успенского шоссе и вблизи государственных дач. С 1950 годов эту трассу расчищали и готовили своими силами энтузиасты-лыжники, среди которых был и олимпийский чемпион Сергей Савельев, похороненный, кстати, тут же, на кладбище села Ромашково. Как и положено спортивной лыжной трассе, она состоит сплошь из подъемов и спусков, где зимой нарезана лыжня, а летом протоптана узкая тропа.