Человек бегущий

И тут была сделана ошибка стратегическая: на этой станции можно было прошкурить колодку наждаком и намазать ее мазью держания, перейдя с моего даблполинга на более щадящий классический переменный ход, подключив еще не уставшие ноги – предвидя такой выбор, я забросил на эту станцию свой набор смазчика. Но в тот момент передо мной стояла сверхзадача: пройти эту дистанцию на одних руках, как лучшие лыжники мира; амбиции победили здравый смысл, я решил ехать оставшиеся 83 километра даблполингом. И это в итоге оказалось самым тяжелым испытанием: обессилевшими руками толкать свое замерзшее тело по сопкам и редколесью, когда тебя переменным ходом обгоняет группа за группой. За какими-то мне удавалось держаться, в каких-то я даже пытался лидировать, чтобы согреться, но в целом на этом отрезке я испытал глубокий кризис и потерял не меньше двух часов.

Вдобавок я самонадеянно отправил свою «заброску» с налобным фонарем только на отметку 200 километров, полагая, что до этого он мне не при годится, но из-за того, что гонка пошла гораздо медленнее, стемнело уже на 150-м километре, и я ехал еще полсотни километров в кромешной тьме, пока не взял фонарь на двухсотом. Это оказалось увлекательно и опасно: пару раз, не заметив разметки, я съезжал с основной лыжни на боковые просеки и возвращался назад, пару раз падал на спусках, не видя, куда ехать, и дальше сползал плугом, на ощупь, а еще однажды, выкатившись с сопки на заметенное снегом озеро, я потерял лыжню и добрых десять минут ждал сзади группу с фонарями, чтобы сориентироваться.

Переход в темноте оказался сильным экзистенциальным опытом. Метель, мороз –15, глухой черный лес, бесконечные просеки, усталость, одиночество, тишина – и в этой абсолютной пустоте у меня вдруг появились слуховые галлюцинации: то далекая музыка, то лай собак – хотя я хорошо знал, что вокруг на десятки километров нет никакого жилья. Потом, когда в очередной раз провалилась под снег палка, я услышал ее хруст и обреченно посмотрел вниз – но палка была цела. Затем мне невыносимо захотелось спать, хотя бы на пять минут, просто прилечь на снег и свернуться калачиком, глаза предательски слипались. Чтобы не заснуть и убедиться, что я в здравом рассудке, я начал вслух читать стихи: первое, что пришло в голову, было любимое „Stopping by Woods on a Snowy Evening“ Роберта Фроста, и каждая строчка его наполнялась новым, невиданным прежде, смыслом:

The woods are lovely, dark and deep,
But I have promises to keep,
And miles to go before I sleep
And miles to go before I sleep

6.

А потом сзади появлялись фонари и голоса, и накатывала очередная группа, с которой я держался несколько километров, и приближался пункт питания, путь к которому был выложен горящими плошками на снегу: там горели поленья в бочках, стояли веселые волонтеры, пританцовывая от холода, спрашивали, все ли в порядке, и кормили в четыре руки – бульоном, бутербродами с сыром, горячим черничным киселем blåbärssoppa, знакомым каждому, кто бежал Васалоппет, и не менее знаменитыми шведскими Kanelbullar, булочками с корицей. С каждым глотком бульона и киселя в меня вливалась жизнь, сонливость и холод отступали, и я скорее снова нырял в темноту, чтобы не растерять этой энергии.

На отметке 200 километров, откуда мы стартовали, я взял фонарь, поел риса с мясом и покатил оставшиеся 20 километров до финиша по жесткой, хорошо подготовленной ратраком трассе. Там свежий снег был перемешан со старым, и лыжи встали колом – но сил резко прибавилось, я понял, что доеду, и бросился вгрызаться в скрипучую, перемороженную, словно посыпанную песком лыжню: кого-то я догоняю, кто-то догоняет меня, с кем-то мы зарубаемся, вступаем в поединки на подъемах или извилистых слаломных спусках между соснами. И вот за деревьями показались огни Йоккмокка, мы выезжаем на озеро, закладываем по нему петлю и спринтуем под финишную арку. Время час ночи, но меня там ждет Нина, хозяйка домика, в котором я остановился: она стоит там до самого утра, до восхода солнца, дожидаясь финиша всех своих постояльцев. Нина – русская из Петербурга, уже лет двадцать живущая в Швеции и воспитывающая тут сына. Она накидывает мне на плечи одеяло и помогает дойти до микроавтобуса, который отвозит финишеров в гоночный центр в местной школе. Там я забираю мешок с сухими вещами, иду в пустую раздевалку, оттуда в жарко натопленную сауну, где долго отогреваюсь, прижимаясь спиной к раскаленным дощатым стенам, не могу от них оторваться, затем надеваю шерстяное белье, теплый разминочный костюм и иду в столовую, где дают овощной суп, оленину с картошкой, ржаной хлеб с сыром, а запивать все это можно клюквенным морсом, а можно и по-шведски – молоком.