Человек бегущий

И вот теперь я был dorthin, «там», в том самом краю лимонных рощ. У Даррелла был свой домашний Корфу, а мне предстояло открыть Кипр. Подобно семейству Даррелл, я тоже хотел найти себе пристанище на пару месяцев, где рассчитывал провести весну до прихода жары и заняться диссертацией. Это сегодня Кипр стал фактически заморской территорией России с десятками тысяч эмигрантов, русскими бизнесами, инвестициями, недвижимостью, радиостанциями, бэк-офисами российских интернет-компаний, а в начале 1990-х он был практически не открыт нашими соотечественниками, которые тогда еще только начинали осваивать внешний мир. Я сам, прилетая, знал о Кипре лишь в общих чертах: Афродита, византийцы, крестоносцы, османы, англичане и раздел острова на греческую и турецкую части.

Я взял напрокат машину в аэропорту Ларнаки, видавший виды мини-джип «Судзуки» с брезентовым верхом, снял крышу и поехал вдоль побережья в направлении Пафоса, где, согласно легенде, явилась из морской пены Афродита, стоя на раковине, символе женского естества – собственно, этот миф и был единственной привязкой в моем спонтанном путешествии. Я моментально привык к левостороннему движению и теперь мчался по прибрежному шоссе с редкими крестьянскими пикапами, загруженными фруктами. Подвывал редуктор заднего моста, гудел и свистел в ушах теплый ветер. Я проезжал тихие городки в зарослях красной и лиловой бугенвиллеи – Софтадес, Мазотес, Зиги, – пейзаж был равнинный, аграрный: вокруг тянулись бесконечные ряды банановых плантаций (созревающие грозди были обернуты синими пакетами, чтобы их ничто не повредило) и апельсиновых садов: спелые плоды усыпали землю под деревьями, скатывались в канаву, и пару раз я останавливался, чтобы сорвать с дерева апельсин и съесть его тут же, теплым и мясистым, словно живую плоть земли, напитанной солнцем.

Но дорога вела дальше, я не нашел еще того места, где хотелось бы искать себе пристанище. Я миновал большой и оживленный Лимассол, россыпь белоснежных кварталов на склонах холмов, сбегавших к золотой глади залива, где стояли на рейде десятки судов: половина указателей на шоссе вела к «лимани», порту, и охватывала детская радость от узнавания греческих корней: „кентро полис“ (центр города), „кало таксиди“ (счастливого пути). За Лимассолом рельеф оживился, справа появились в дымке высокие горы. Я проехал Колосси, где над оливковыми рощами высился средневековый замок рыцарей-госпитальеров, могучий квадратный донжон, сложенный из массивных каменных блоков; затем дорога привела в Епископи, в котором располагался британский гарнизон: аккуратные белые казармы, где на углах висели английские названия улиц, стояла островерхая церковь и курсировали армейские лендроверы «Дефендер». Пейзаж становился диким и каменистым, а дорога все более извилистой, спускаясь и поднимаясь между меловыми холмами и зарослями мирта. Внизу, в разрывах скал, пенилось и играло бликами море.

Уже вечерело, когда впереди, в закатном свете показалась на высоком холме деревушка. На указателе значилось слово «Писсури», боковая дорога забрала резко вверх, мой «Судзуки» с трудом вскарабкался по узкому серпантину между глухими стенами и выехал на маленькую площадь, мощенную камнями, где с одной стороны была церковь, а с другой турагентство. Перед ним сидел на плетеном стуле загорелый моложавый киприот в белом поло и с улыбкой смотрел на меня.

– Do you have an apartment for rent? – спросил я его на своем американском.

– We have flats to be let, – отвечал он на классическом английском. – Welcome home, my friend!

Так я поселился в Писсури, в апартаментах над турбюро, с балконом, выходившим на площадь и церковь Апостола Андрея, колокол которой дважды в день звонил надтреснутым звуком, и священник после службы выходил в церковный сад, обнесенный каменной стеной, и садился отдыхать под магнолией. Хозяин бюро носил гордое имя Перикл Периклидес, но для всех он был Перри, как его звали англичане, за многие десятилетия превратившие эту часть Кипра в британскую туристическую колонию. Перри был настоящим гением места, подобно таксисту Спиро из книг Даррелла, он знал лично всех жителей Писсури, имена их детей, клички кошек, болезни бабушек, а также добрую половину туристов, их привычки и любимые напитки, так что проход пешеходов через нашу площадь превращался в нескончаемый ритуал приветствий и разговор о жизни, нередко сопровождаемый чашкой густого кофе, приготовленного в турке на песке – дома мы называли его «кофе по-турецки», но здесь он был, конечно, «киприакос кофе».