Человек из Назарета

– Верно, – сказал Каиафа. – Только что это за религия? Поклонение кесарю и всему их языческому пантеону – Юпитеру, Марсу, Венере… Это даже не религия! Так, набор обветшавших мифов, годных разве что для поэтов.

– Если мне будет позволено раскрыть то, что подразумевает наш друг отец Хаббакук, – сказал Хаггай, – то речь идет о следующем. Религия, которую проповедует этот Иисус, это не национальная религия. Его слушают сирийцы, и даже римляне! А тут он провел фокус с исцелением какого-то слуги в доме римского центуриона, и сочувствующие назвали это чудом. Суть, ваше преосвященство, состоит в том, что даже в руках зелотов эта религия не может стать оружием. Это не религия Израиля. Это – религия для всех людей!

– И, если мне будет позволено дополнить, – сказал Иона, – в таком виде она не противоречит политике кесаря. Эта религия, сказал бы я, не имеет политического наполнения. Для римлян она не представляет никакой опасности. Скорее – наоборот!

– Но она представляет опасность для нашей национальной религии! – воскликнул Элифаз. – И, если подумать, весьма значительную!

– Странно, – проговорил Каиафа. – Все вы говорите об этом так, словно это какая-то новая религия, хотя на устах у этого Иисуса – именно наше Священное Писание. В каком смысле она новая? Если нам удастся понять, в чем состоит ее новизна, мы сможем узнать, где там кроется факт святотатства.

– Когда та или иная вещь становится новой? – задал вопрос Никодим. – Только минуту назад мы говорили о радикализме. Корни нашей веры уходят в глубину веков. А он призывает вернуться к корням. Наша вера – это не совсем то, что было во времена Моисея. Но мы же не называем ее новой, так? Если бы мы рискнули сделать это, нам бы пришлось согласиться с тем, что она святотатственна! Но мы – не рискуем, мы боимся!

– Послушайте! – вновь вступил в разговор Хаббакук, – Иисус берет Священное Писание, но подходит к нему как фанатик, все доводит до крайности. А это – ересь! Зачем нам нужны священники? Зачем нужны святые отцы? Как раз чтобы избежать фанатизма, чтобы почтенные в своей разумности люди излагали Священное Писание так, как его и следует излагать – в терминах возможного.

– В терминах удобного, – вступил Никодим, – целесообразного и достойного уважения.

– Именно так! – кивнул головой Хаггай. – В конце концов, это есть жизнь!

– Послушайте, ваше преосвященство, и вы, высокое собрание! – обратился к членам Синедриона Элифаз. – То, что проповедует Иисус, есть угроза нашей религии. Можем ли мы пассивно смотреть на это?

– Угроза нашему самоуважению, – с иронической усмешкой сказал Каиафа. – Нашему самодовольству. Да, очень опасный человек. И что же вы предлагаете с ним сделать?

– Все, что делают в таких случаях, – резко сказал Иона. – Пора с ним кончать.

– Слово смерть кажется вам слишком радикальным? – спросил Никодим, так же, как и Каиафа, не скрывающий иронии.

– Как ни крути, – сказал Хаггай, – для нашей традиционной веры это вопрос жизни и смерти. Если его учение победит, а мы должны помнить, что оно еще подкреплено фокусами, которые народ с готовностью именует чудесами, то римляне могут с радостью принять его как единственную религию в Израиле.

– А оно может таковым стать? – недоверчиво спросил Каиафа.

– А почему нет? – проговорил Хаббакук. – Это же религия нищих, больных, убогих. Разве этого недостаточно? Зелоты ненавидят эту религию, но зелоты – это громогласное меньшинство. Кроме того, всех их скоро обезвредят. Но к чему приведет утверждение нового учения? Римляне заявят, что наша традиционная религия подрывает единство римского мира. А потому этот Иисус должен умереть. Мне не по себе, когда я произношу это слово. Но что мы можем предложить как альтернативу? Отправить его проповедовать за пределы страны? Посадить в тюрьму? Даже в этом случае мы не избавимся от его последователей. То же самое было с Иоанном. И что в результате? Восстания, бунты? Римляне введут дополнительные войска и в конце концов полностью поработят Израиль.

– Вам плохо понятен истинный смысл происходящего, – улыбаясь, сказал Каиафа. – Разве вы не знаете выражения: лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб? Вижу, что не знаете. Раз в тысячу лет такое случается – является человек, которого приносят в жертву во имя всех людей. Невинный человек, совершенно безгрешный, наделенный всеми мыслимыми и немыслимыми добродетелями, который тем не менее взваливает на себе бремя всех грехов человечества. Он-то и становится этой жертвой. Вы меня понимаете?

И тут в разговор вступил член Синедриона, который до этого не участвовал в общем обсуждении, а сидел, погрузившись в собственные думы и глядя неотрывно на полированную поверхность стола.

– Люди приносят в жертву животное, но не человека, – сказал он.

Каиафа улыбнулся.