Человек из Назарета

Наконец в сопровождении помощника появился Понтий Пилат. Зера отпустил храмовую стражу, поскольку нужды в ней больше не было, и прокуратор приказал привести преступника и сопровождавших его священников в небольшую беседку, стоящую на заднем дворике дворца.

Усевшись на каменную садовую скамейку, Пилат сказал:

– Меня не слишком интересуют какие-либо нарушения ваших религиозных установлений. Мои заботы – чисто светские. Я же вижу священников, приведших человека со связанными руками, в сопровождении храмовой охраны. Вряд ли здесь есть что-то важное для меня. Охрану отослали – это хорошо. Теперь я бы хотел, чтобы нас оставили и священнослужители – я не хочу иметь дела с вашей религией. И тогда мы с моим помощником подвергнем его допросу, но только в пределах нашей компетенции. И, пожалуйста, развяжите ему руки. Это вы их связали, как я полагаю, но я, в отличие от вас, его не боюсь.

Священники пожали плечами, и Хаггай развязал узел веревки, которой были связаны руки Иисуса.

Зера сказал:

– Мы понимаем, ваше превосходительство, как далеко простирается римская юрисдикция, или, если быть более точным, насколько и чем она ограничена. Но мы явились сюда с обвинением по исключительно светскому делу. Этот человек пытается извратить представления наших людей относительно взаимоотношений Бога и государства.

– Прошу вас, даже не упоминайте Бога, то есть вашего бога. Я не хочу иметь с ним никакого дела.

– Могу ли я сказать, ваше превосходительство, что он был замешан в организации массового недовольства? У нас имеются письменные свидетельства, подписанные и опечатанные.

– Уверен, что они у вас есть, – недовольно проговорил Пилат. – Что еще?

– Ваше превосходительство, он утверждает, что он – Христос, помазанник Божий.

– Я понимаю по-гречески.

– Но слово помазанник относится к царю! Оно предполагает царский статус того, кого величают помазанником! Этот Иисус вошел в Израиль как самоназначенный, самопомазанный, самокоронованный царь Израиля!

– Мой помощник говорит, что он въехал в город верхом на осле.

– А это, ваше превосходительство, было актом намеренного святотатства по отношению к Священному Писанию.

– Мне нет никакого дела до вашей религии, – отмахнулся Пилат. – Как и до того, что вы называете святотатством.

– Даже святотатством по отношению к религии Рима?

– Само наличие евреев есть святотатство по отношению к Риму. Вы никак не хотите признать божественное происхождение императора. И почему мы только терпим это? Как это глупо с нашей стороны!

– Но разве появление царя-самозванца не является угрозой для римского владычества?

– С каким почтением ты произносишь эти слова, римское владычество! А сам ненавидишь римлян не меньше, чем эти плохо промытые патриоты, что вопят на улице. Но тебе нужен мир и покой. А что для тебя мир и покой? Все очень просто – это твое особое положение, которое предполагает и изрядное богатство, и маленькую виллу на побережье. Давайте не будем лицемерить, ваши преподобия, или как вас там называют… Насколько я понимаю, этот человек никого не подговаривал сбросить власть представителей кесаря, а вместо них усадить на трон человека на осле. У меня нет причин вызывать из Кесарии дополнительные легионы и увеличивать количество охраны в публичных местах. И мне некогда разбираться с тем, что вы называете святотатством. Кроме ваших суеверий, у меня масса других неотложных дел.

Все это время Иисус молча стоял, лишь слегка поводя руками, словно вслушивался в некую звучавшую в нем внутреннюю музыку. Пилат взглянул на него и не увидел в его глазах никакого безумия – только силу.

Зера же сказал:

– Ваше превосходительство! Я должен высказаться напрямую. Будь мы независимым народом, мы смогли бы, в соответствии с законом Моисея, приговорить этого человека к казни по обвинению в святотатстве. Иисус объявил себя Сыном Бога. Для римских властей это пустой звук, но дети Израиля видят в этом покушение на святость верховного Божества. Такого рода преступление заслуживает смерти. Но поскольку мы не свободны, то не имеем права предавать преступника смерти. Именно поэтому мы здесь.

– По крайней мере, честно, – покачал головой Пилат. – Мое мнение вам неинтересно, я вам нужен лишь как орудие казни.

– Мы бы не стали формулировать это столь… прямолинейно, – проговорил Хаггай.

– Конечно, – сказал Пилат. – Думаю, что, если я откажу вам в вашей просьбе, вы, рано или поздно, взвалите на меня вину за то, что я вверг Иудею в смуту и неурядицы.

Он подумал мгновение и продолжил:

– Ну что ж, наверное, я должен поговорить с этим человеком.

И, обратившись к Иисусу, Пилат спросил:

– Будешь говорить со мной?

Иисус не ответил. Зера извлек из складок плаща свиток.

– Нет нужды продолжать, ваше превосходительство. У нас заготовлен документ, содержащий все основания для казни. Вам нужно лишь…

– Подписать? – спросил Пилат. – Нет. Сначала я должен во всем разобраться сам.

И он обратился к Иисусу, говоря так, будто общается с равным: