Человек из Назарета

– Не смутит ли вас, господин мой, необходимость войти в дом язычника? Мы же не наделены той чистотой, что вас достойна!

Проговорив это, Пилат вдруг удивился – с чего это он обращается к преступнику в столь почтительном тоне? И уже более строго сказал:

– Мой помощник проводит тебя в мои покои.

Встав, Пилат отправился во дворец.

Глава 2

Пилат полулежал на жесткой кушетке. Солнечный свет втекал через высокие окна, небо безжалостного синего цвета говорило о наступлении самого засушливого месяца года, но над северным горизонтом зависло тоненькое облачко.

Иисус неподвижно стоял перед прокуратором. Пилат сказал:

– Даже стоя я вынужден смотреть на тебя снизу вверх. Это непорядок. Почему бы тебе не сесть?

– Не будет ли это неприлично?

– Царь евреев, – проговорил Пилат. – Неужели ты в самом деле считаешь себя царем евреев?

– Если я и царь, – сказал Иисус, – то царство мое не от мира сего. И, если бы это было не так, сейчас бы шла битва, имеющая целью освободить меня.

– Не от мира сего… – задумчиво проговорил Пилат. – Но даже в этом случае твои враги не ошибаются, говоря, что ты называешь себя царем.

– Все это не имеет отношения к делу, – покачал головой Иисус. – Я пришел в этот мир с единственной целью – проповедовать истину. И те, кого интересует истина, прислушаются к моему голосу.

– А что есть истина? Она тоже не имеет отношения к твоему делу. Ты знаешь, что священники хотят твоей смерти? И только в моей власти решить – достоин ты свободы или же распятия.

– Границы твоей власти, – отозвался Иисус, и Пилату почудилось в его тоне некое сочувствие, даже жалость, – очерчены людьми, которые тебя ею наделили. И все равно будут разговоры о враге еврейской веры, враждебной кесарю.

– Да, – согласился Пилат. – Это я знаю.

Начали они свой разговор по-арамейски, которым Пилат владел достаточно свободно, хотя и без понимания нюансов. Но когда он впервые упомянул слово царь, то инстинктивно перешел на латынь: Credis te esseregem verum Iudaeorum? – Неужели ты в самом деле считаешь себя царем иудейским? Столь же легко на латынь переключился и Иисус: Hoc scio – Это я знаю…

– Это я знаю, – повторил Пилат.

После этого он проговорил:

– Что же мне с тобой делать? На мой взгляд, никакого преступления против Римской империи ты не совершал. Что ты думаешь по поводу Рима?

– Людьми нужно управлять, – пожав плечами, сказал Иисус. – Мне кажется, это правильно, если будут существовать царство кесаря – кем бы этот кесарь ни был – и царство духа, и оба эти царства не должны пересекаться. Ведь если это будет единое царство, душу будут постоянно отвлекать заботами телесного мира, а телесный мир станет врываться в мир души. Кроме того, слово, которое я проповедую, предназначено не только для евреев, но и для всех народов вообще. И римляне слушали меня так же внимательно, как и евреи.

– В твоей – как ты ее называешь?.. – проговорил Пилат, – в твоей миссии есть нечто имперское. Я бы назвал это универсализмом. И я понимаю, почему еврейские священники воспринимают тебя как угрозу. Но также вижу, почему – если подойти к твоему делу справедливо и разумно, я не могу поддержать их требование. Поэтому я тебя отпускаю. Ты свободен.

– Ты не можешь меня освободить, – покачал головой Иисус. – И ты это знаешь. Hoc scis.

– Я должен поступить несправедливо?

– Ты должен управлять.

Пилат глубоко вздохнул.

– Ну что ж, пошли к священникам.

Он встал.

– Ты очень высокий, – проговорил прокуратор, не глядя на Иисуса. – И очень сильный. Сын богов, как сказал поэт Цинна. Или сын Бога, как выразил бы это какой-нибудь рьяный монотеист. Мне кажется, им доставит немалое удовольствие наблюдать, как такое тело будет исходить кровью и умирать. Прости – безвкусица с моей стороны. Ну что ж, выйдем вместе.

Зера и Хаггай, к которым во дворике присоединились другие священники и фарисеи, совсем не обрадовались, когда Иисус и Пилат вышли вместе, бок о бок и без охраны, причем фигура прокуратора как-то даже затерялась рядом с фигурой обвиняемого. И священники очень разозлились, когда Пилат произнес:

– Вы привели ко мне человека, которого обвинили в том, что он извращает основы вашей веры и развращает людей. Я же не нашел в его действиях ничего преступного. Он говорит очень разумные вещи, и, кстати, на очень хорошем латинском. Утверждать, что он повинен смерти – нелепость.

К группе подошел Квинтиллий с таким занятым видом, что можно было предположить, что он только что давал детальные инструкции какому-то непонятливому секретарю.

– Квинтиллий! – обратился к нему Пилат. – Ты говорил о милосердии. О возможности помилования. Должен ли я продемонстрировать милосердие?

– Это черта истинного правителя, ваше превосходительство.

– А что по этому поводу думают их преподобия? – спросил прокуратор.

Зера, закусив губу, мгновение подумал и сказал: