Человек из Назарета

– Я мечтаю, – ответил Филипп, – о том, о чем велел нам мечтать старый закон: Мессия сожжет зло, как огонь сжигает лес, а потом установит царство.

– Небесный Царь в Иерусалиме? – покачал головой Иисус. – Мечи и нагрудники, сверкающие на солнце? Воины Израиля? Нет, дети мои. То – лживые мечтания!

– Но разве, – сказал Амос, – не сказано в Писании: Сын дан нам; владычество на раменах Его? Видно, не твои рамена имел в виду Исайя, каким бы большим и сильным ты ни казался. Придется возвращаться с плохими новостями.

– Ты ведь Амос, верно? – спросил Иисус. – Нет! Возвращайся с добрыми новостями, Амос! Новостями о Царствии Небесном.

Увидев вокруг печальные лица, Иисус рассмеялся со всей искренностью.

– Поймите то, что я говорю вам, – сказал Он. – Я явился, чтобы начать проповедовать Царство Небесное. Только начать! А кто скажет, когда оно будет построено? Если бы я сказал, что должно пройти десять тысяч лет, прежде чем взрастет дерево, посаженное семечком, то я был бы страшно далек от истины. Но что такое десять тысяч лет для Господа нашего? Он может подождать, и я смогу подождать, когда придет момент осуществления… Что же до нашего времени и наших жизней, то путь наш лежит в Иерусалим, чей трон занят узурпатором и где фарисеи уродуют людские души, проповедуя закон Божий, извращенный их лицемерием и ложью. И запомните: в Иерусалиме некоторые будут слушать нас, но многие не станут, и если ждет нас победа, то, увы, не зазвучат в нашу честь трубы и кимвалы, а будет лишь страдание, унижение и смерть. Иного не будет. И теперь вы знаете то худшее, что нас ждет.

Все молчали, и никто не смел поднять на Иисуса своих глаз, за исключением Иоанна и Иуды Искариота.

– Впрочем, откуда вам знать, что худшее может произойти? – спросил Иисус. – Вы слишком невинны для подобного знания.

Первым заговорил Амос. Но произнес лишь разочарованное:

– Да, да, конечно. – И добавил: – Ты идешь, Симон?

Симон, тот, что был рыбаком и учеником Иисуса, встрепенулся, словно очнулся ото сна и спросил:

– Что такое? Почему я?

Потом опомнился, поняв, что к чему, и сказал:

– А, есть еще один Симон.

И этот, другой Симон, ответил Амосу:

– Чтобы передать всем нашим эту новость, достаточно и одного. Я приду позже. Слишком много всего на душе.

– У меня тоже, – кивнул Амос.

И, вставая с земли, поморщился, словно от боли:

– Да, горько все это.

Отвесил в сторону Иисуса легкий поклон и пошел прочь по дорожке, высвеченной лунным светом.

– Ну что ж, – весело сказал Иисус, – ты же видишь: дорога свободна, она освещена лунным светом и ведет в мир здравомыслия и покоя. Возвращайтесь к своим делам, заводите семьи и предавайтесь мечтам о человеке, который сокрушит тиранов, сидящих на троне, и зарежет Тиберия в ванне. Иди и сделай так. Человек должен быть свободен, как говорит другой Симон.

– Я не другой Симон, – сказал другой Симон. – Я – тот самый Симон.

– Человек по-настоящему свободен, – продолжал между тем Иисус. – Таковым его создал Господь. Свободен по собственному желанию избрать любую дорогу.

В разговор вступил Фома, который заявил:

– Все вы знаете, что я всегда во всем сомневаюсь. И не стесняюсь об этом говорить. Ну, во-первых, я сомневаюсь в этом нашем предприятии… А стоило ли вообще все это затевать? Хотя, с другой стороны, я многое узнал, это для меня хорошая школа, скажу без обиняков. Но еще я говорил, что человек имеет право в своей жизни совершить что-то очень важное. Или стать свидетелем чего-то важного. И мне совсем не хочется просто сидеть и смотреть, как там растет какое-то дерево. Что, у меня других дел нет?

– Отлично сказано, Фома, – кивнул Иисус. – И я обещаю: в твоей жизни это важное произойдет. Политики обрушатся на меня с ненавистью не меньшей, чем люди в синагогах. Любовь – опасное слово. Сперва оно возбуждает ненависть, и длится все это достаточно долго. И только потом она приносит плоды. Если ты останешься со мной, Фома, ты увидишь много интересного, хотя оставаться ты совсем не обязан.

– Я хотел сказать, – вступил в разговор Симон-рыбак, – что у тебя – тысячи последователей. Тысячи! Неужели все это будет впустую?

Фаддей, который открывал рот крайне редко, вдруг заговорил, и так, как от него никто не ждал:

– Мы могли бы поднять эти тысячи и пойти на Иерусалим. И мы силой заставили бы их установить царство праведников.

– Силой заставить кого-то стать праведником? – улыбнулся Иисус. – Это интересно. Я должен это запомнить. А пока, Фаддей, лучше сыграй нам что-нибудь на своей флейте.

Фаддей, у которого флейта лежала на коленях, взял ее и засунул куда-то в складки своего плаща. После этого посмотрел на Филиппа. Тот сидел, не шевелясь и уставившись на огонь костра. Костер между тем прогорал и готов был умереть, но никто не собирался подбрасывать в него новую порцию дров. Варфоломей гладил себя по животу, слегка вздрагивая. Матфей глубоко вздохнул, после чего потряс своим денежным мешком.

– У нас почти ничего нет, – сказал он. – Всего несколько серебряных монет. Вот, возьми.

И он передал мешок Иуде Искариоту.