– Да тебя вообще в этой жизни кроме вот этого чая и конфетки что-нибудь по-настоящему интересует? – выкрикнул он. – Какого хера я должен принимать просроченные продукты, подписывать липовые акты, почему я должен снег расчищать, на электростанции дежурить, на тракторе за водой ездить, лед бурить? А если я руки поврежу, как я потом людей лечить буду, ты об этом подумал? Тоже скажешь – несчастный случай?
– А чего мне об этом думать, – ухмыльнулся начальник, которого вспышка Никиты, казалось, совершенно не задела. – Я тебя на эти работы не посылал, у меня и права такого нет, ты сам добровольно вызвался.
– Как не посылал? – опешил Никита. – Ты же…
– «Я же, ты же», – передразнил его Акимов. – У тебя свидетели есть, что я тебя отправлял воду возить или снег бурить? Или, может, ты от меня письменное распоряжение получал? Вызвался сам в свободное время, ну, я и не возражал.
– Да пошел ты, знаешь куда, Засранец? – совсем уже рассвирепел Максимов.
– Иду, доктор, уже иду, – елейно-покорным тоном, словно и не замечая оскорбления, отозвался начальник. – Только не туда, куда ты меня сейчас послал, а туда, куда считаю нужным. – Он нарочито медленно поднялся, вышел из-за стола и, проходя мимо доски объявлений, аккуратно разгладил свою любимую табличку со словами, что полярник обязан выполнять указания начальства – ВСЕ!
Как ни странно, этот жест Никиту чем-то успокоил, привел, так сказать, в равновесие.
– А вы ведь, Владимир Петрович, ошибаетесь, – спокойным тоном произнес Никита. – Никуда я вас не посылал. Я лишь спросил, знаете ли вы, куда идти. А то на дворе ночь полярная, ни зги не видно.
Засранец остановился на пороге, озадаченно покрутил головой, долго и пристально смотрел на Никиту и произнес, как нечто сокровенное: «Далеко пойдешь».
МЕСЯЦ ТРИНАДЦАТЫЙ
Утром радист Лакала передал Никите телеграмму: «Сынок, Никитушка, поздравляем тебя с рождением сына. Вес 5200, рост 57 сантиметров, богатырь. Варенька и мальчик чувствуют себя хорошо. Назвали Борисом, мы все счастливы. Мама».
Никита раз за разом перечитывал скупые строки телеграммы. Саня, который уже полностью поправился, даже обеспокоился: «Макс, дома что-то случилось?» Потом взял бланк из рук друга, прочитал – и закричал на всю кают-компанию: «Внимание! У нашего доктора Никиты Борисовича Максимова родился сын – Борис Никитич Максимов. Поднимем наши стаканы с чаем за будущего профессора медицины Бориса Максимова. Ура!»
Зимовщики реагировали вяло, Санин порыв почти никто не поддержал. Только Вредитель, в преддверии неминуемой пьянки, оживился чрезвычайно. Он готов был начать праздновать хоть сию минуту. К вечеру Саня собственноручно изготовил и повесил в кают-компании красочный плакат, использовав для этого лист ватмана старой стенгазеты, на обороте которой написал: «Поздравляем Никиту Борисовича Максимова с рождением сына Бориса!» И рядом изобразил младенца в люльке. Младенец был облачен в белый халат и докторскую шапочку, в крохотной ручонке держал стетоскоп.
– Значит, в честь твоего отца малыша назвали? – спросил Саня во время «банкета».
– Это наша семейная традиция, – пояснил Никита. – Первого мальчика у Никиты называют Борисом, а у Бориса – Никитой. Так и живут в нашем роду уже триста лет Никиты Борисовичи и Борисы Никитичи Максимовы. Вот мой дед – Никита Борисович, отец – Борис Никитич, я – Никита Борисович, и вот теперь снова – Борис Никитич.
– Здорово! – восхитился Богатырев. – Здорово, когда в семье такие замечательные традиции…. И что, ни одна из невесток никогда не возражала?
– Насколько я знаю, пока нет. Мы вот с Варей, когда о детях заговорили, я ей сразу сказал, что если будет мальчик, назовем его Борисом. Так она только обрадовалась.
После завтрака Никита пошел в радиодом – так пышно назывался барак, где находилась радиорубка, – написал три коротеньких письма – Вареньке, своим родителям, родителям Вари. Интернет на станции был таким хилым, что на отправку даже таких лаконичных посланий ушло почти два часа. Обращаться к начальнику станции, чтобы тот выдал хотя бы пару бутылок водки, Максимов не стал – знал, что все равно откажет. Пришлось идти на поклон к Вредителю. Радист, ясное дело, проявил «полное понимание». Лишь покачал головой, когда доктор попросил пару литров «шила»:
– Да ты что, в самом деле! – укоризненно пожурил он. – У тебя сын родился, а ты пару литров. Бери пять, не ошибешься.
– Да куда столько? – возмутился было Максимов. – Упьетесь ведь.
– Много не мало, – философски заметил радист и достал свой знаменитый блокнотик, куда скрупулезно записывал должников.
Потом вместе с Васей Бойко они пробурили во льду прорубь, наловили целое ведро рыбки, которую здесь называли «ледянка», к ужину нажарили на костре. И хотя ужин был таким же мерзким, как обычно, Топор все же расщедрился, поставил на стол тарелку с промороженными яблоками, притащил целое ведро компота. От ведра исходил какой-то странный запах. Никита поморщился, спросил повара подозрительно:
– Ведро из-под угля, что ли?
– Из-под угля, – без тени смущения подтвердил повар. – Но Вредитель его вымыл.