Человек за бортом. Полярная повесть

Засранец что-то голосил им вслед, изрыгая невнятные угрозы, но они его уже не слышали и не слушали. Одевшись потеплее, друзья отправились в опасный путь. Держась за канаты, гуськом передвигались вперед. Идти было невероятно трудно, но хоть с пути сбиться было невозможно: старые канаты оказались прочными, нигде не было ни единого обрыва, иначе сбились бы как пить дать. Уже минут примерно через сорок пути Бойко – он шел впереди – наткнулся на какое-то препятствие. Это был скорчившийся на снегу Максимов. Выходит, основную часть пути он все же преодолел и до штабного барака ему оставалось рукой подать. Разбудить замерзшего друга им никак не удавалось, решили тащить волоком. Но тут от тряски Никита очнулся сам, и когда они помогли ему подняться на ноги, медленно побрел между Саней и Васей.

Посчитав на следующий день время, выяснили, что Никита в общей сложности провел на штормовом морозе три с лишним часа. В медпункте они попытались раздеть Максимова, но не тут-то было – стащить с него удалось только куртку, штаны намертво примерзли к телу. «Надо ждать, пока оттают, – сказал уже вполне очнувшийся Никита. – Ребята, помогите мне лечь, попробую уснуть, а потом видно будет».

Собравшиеся на ужин зимовщики к происшествию с доктором отнеслись равнодушно. Никто его, дурака, в шторм не гнал, не маленький, сам выбор сделал. Дошел и дошел, не о чем говорить. То, что Максимов замерзал на морозе, что нашли и спасли его просто чудом – это никого не волновало.

***

Лечил себя доктор сам. Сам делал уколы, мазался Вариной мазью, мысленно сто раз поблагодарив жену за предусмотрительность и за то, что не поленилась поехать за чудодейственным снадобьем аж в глухую деревушку под Калугой. Неделю ему пришлось полежать в постели – ноги совсем не слушались, но обмороженные места лечил еще целый месяц, не меньше.

От начальника получил внушение: «На работу не ходишь, стало быть, придется вычесть из зарплаты».

– А у меня производственная травма, мне больничный положен, – возразил Максимов. – Я же не гулять пошел, а ходил к больному, лечил его, значит, находился на производстве, где и получил обморожение.

Но сбить начальника с толку было не так-то просто.

– Ты обязан был меня поставить в известность, куда пошел. Ты этого не сделал. Откуда я знаю, где ты был, больного лечил или на прогулку отправился.

– А ты Брылева спроси, был я у него или не был, делал ему уколы или нет.

– Вы с Брылевым кореша, он чего хочешь подтвердит. А я тебя не отпускал, так что вся ответственность на тебе лично.

– В таком случае я вынужден буду отправить письмо руководству и в медуправление Института полюса. Ставлю вас об этом в известность официально. Пусть там рассудят.

– Дураков ищи в другом месте. – отрезал Акимов. – Ни одного письма в вышестоящую инстанцию без моей резолюции радист не примет, иначе каждый мудак бы строчил кляузы, вам только волю дай. Так что сам себе пиши жалобы. Сказал вычту, значит, вычту, и точка.

– Ничего, в Питере разберемся, я этого так не оставлю. Что ты о себе возомнил, что ты тут царь и Бог? Довел людей до скотского состояния и думаешь, все тебе с рук сойдет. Имей в виду, я молчать не стану.

– Максимов, не забывайся! Кому поверят, тебе, или мне, как думаешь? – спросил начальник, но, вернувшись в свою комнату, принялся строчить подробнейшую докладную «о недопустимых действиях доктора Максимова в условиях полярной экспедиции».

***

Эта история подействовала на Никиту довольно странным образом. Предыдущие месяцы он провел будто в каком-то туманном сне. Жил, работал, говорил, глядя на все как бы со стороны. Будто и не с ним все происходило. А вот теперь долгими холодными вечерами в насквозь продуваемом ветрами старом домишке все больше и больше одолевали его всякие мысли. Как, когда, почему случилось, что полярная станция «Пионерная» превратилась в сборище человеческих отбросов? Разве можно называть людьми этих опустившихся, небритых, неделями не моющихся особей, которые начинают и заканчивают день только мыслями о том, где бы раздобыть спиртное, чтобы забыться в пьяном угаре? Как может называть себя поваром существо (он даже думать о Топоре не хотел как о человеке), которое в кастрюлю кидает отбросы и объедки, немытые овощи, использует для приготовления просроченные продукты, даже сметану пятилетней давности, а компот подает в ведре из-под угля?

Почему из двадцати человек зимовщиков на станции работают реально лишь четверо? Еще несколько только делают вид, что работают. Остальные же откровенно бездельничают, беспрестанно пьянствуют. И начальника такое положение вполне устраивает. За долгие месяцы экспедиции никому из пьяниц и бездельников он не сделал ни единого замечания. Как будто так и надо, что четверо вкалывают за всех остальных.

А наука, о которой Акимов разглагольствует так напыщенно! Один метеоролог чего стоит.