Человек за бортом. Полярная повесть

Обман, конечно, раскрылся. Но было это уже несколько месяцев спустя, когда полярники «Пионерной» получали в Институте расчет, подписывали все необходимые бумаги. Перво-наперво выяснилось, что директор жив-здоров и по-прежнему крепок. То ли Лакала чего-то не понял, то ли не расслышал, но заболел не директор, а один из его заместителей, и был у него примитивный грипп, ничего угрожающего для жизни. Так что никакого директора Максимовы не оперировали. Узнав об этом, начальник станции, как выразился один из безграмотных зимовщиков, «рвал и метался». Но это было уже потом. А тогда Никита наконец сменил синтепоновую курточку и вконец сносившиеся ботинки на шнуровке на теплый ватник и крепкие, почти совсем новые сапоги. Хотя носить их на станции оставалось совсем уже недолго.

***

С проходящего мимо ледокола прилетел вертолет – с «береговой», как называли станцию «Пионерная», было удобно взлетать для проведения аэросъемки. Трое летчиков поселились в штабном доме, свободных комнат было предостаточно.

– Ну, братцы, мы такой рухляди уже давно нигде не видывали, – заметил за ужином командир экипажа, коренастый молодой парень спортивного вида. – И как вы здесь живете? Дует же из всех щелей. А кормят вас всегда такой бурдой? От нее же помоями за версту несет. Я бы на вашем месте уже давно повара сварил, – и рассмеялся, довольный собственной шуткой.

– Да мы здесь почитай уж полтора года. Продукты заканчиваются, вот и готовим из того, что осталось, – лицемерно вздохнул Топор. – А не нравится, так удочки в руки и вперед. Наловите ледянки и жарьте, сколько душе угодно.

– Видать, у вас не только продукты, у вас и вода заканчивается, – скептически хмыкнул бортмеханик. Он все никак не мог отойти от утренней стычки с анестезиологом.

Утром, когда Александр Тихонович пошел умываться, он увидел, что приезжий летчик чистит зубы, беззаботно мурлыкая при этом веселую песенку из «Бриллиантовой руки». Вода при этом хлестала мощной струей из незакрытого крана. Такого себе не мог позволить ни один зимовщик – воду экономили, умываясь, струйку пускали тоненькую, то и дело закрывая кран, чтобы вода не лилась попусту. Летун кивнул доктору, не прекращая напевать: «По такому случаю с ночи до зари плачут невезучие люди-дикари…». Зубков решил, что это он их, полярников, имеет в виду, распевая про невезучих дикарей. Зубков подскочил к раковине, закутил кран и с раздражением закричал: «Что вы себе позволяете!» Растерявшийся летчик никак не мог взять в толк, что вызвало такой гнев этого пожилого человека.

Только на другой день он узнал, что вода на станции острейший дефицит и экономят ее, как только могут. Бортмеханик даже не поленился проехать с зимовщиками на ледоплавильню, которая находилась метрах в шестистах от жилья. Представляла собой она железный вагончик, в середине которого слабомощные тены плавили лед. Мощных тенов на станции давно уже не было, институтские снабженцы ссылались на дороговизну, а от маломощных и толку было – соответственно. Впритык необходимое для нужд станции количество воды с трудом набиралось за неделю. Эту дистиллированную воду полярники пили, из нее готовили еду, ею же и мылись, растапливая баньку раз в неделю. Именно бочку с этой водой и вез незадачливый Вредитель, когда вместе с трактором провалился под лед.

За компанию с Никитой отправились в баню и вертолетчики. Веселый механик притворно шутил, что после парной пивка бы хорошо, иначе что это за баня. Никита предусмотрительно помалкивал, потом гостей осторожненько так проинструктировал: «На каждого полагается по три таза воды, в бане есть мыльная и парная. Но прежде, чем в парную идти, я бы вам посоветовал заглянуть туда». Сам он в парную не ходил никогда. Мылился в мыльной, обмывался и уходил. Летчики к совету доктора прислушались, первым делом заглянули в парную и тут же отпрянули. От давно прогнивших досок тянуло зловонием, камни и стены были сплошь покрыты мерзкой плесенью, которая, как заметили Ильф и Петров в своих бессмертных «12 стульев», воздух тоже не озонировала. Последовав примеру Максимова, экипаж вертолета, наскоро ополоснувшись в мыльной, покинули баню. О пиве никто из них уже не вспоминал. Никита поймал себя на мысли, что ему очень стыдно перед этими приезжими парнями, стыдно так, словно это он не может обеспечить их мало-мальски пристойной едой, сносным жильем, водой, не может отвести в нормальную баню.

По дороге в баню они наконец толком познакомились. Всех троих звали одним и тем же именем. Сдружились Володьки еще в летном училище, после выпуска приложили немало усилий, чтобы летать вместе, в одном экипаже. Их экипаж так и называли: «Три Володьки».

– «Три Володьки, три веселых друга, экипаж машины боевой», – пропел самый словоохотливый из них, Володька-механик. – Ловко мы придумали? – и по его горделивым интонациям было ясно, что это он сам и придумал. – А что мы не воюем, так это ничего не значит. В таких переплетах бывали, что ни одной боевой машине не уступим. Недаром мы – полярная авиация.