Черно-красная книга вокруг

— Ну, все-таки родственник, какой-никакой… — осадила его Надя и вдруг нахмурилась: — Так. Кто собирал вещи в дорогу? Где вода?

— А что, в сумке бутылки нет? Значит, я на кухне ее оставил.

— А я пить хочу.

— Сильно?

— Что за глупый вопрос!

— Ладно. Это поправимо. Там, возле того берега, за горкой, показал Заманихин налево, — в прошлом году ларек стоял, и кафе было. Сейчас схожу. Обсохну только.

— Хочу пить!

— Иду, иду.

— Мне пиво.

— Обойдешься. Беременным алкоголь нельзя — забыла? Пиво — мужчине.

Заманихин, непривычный к земле урбанист, обул ботинки на-босу ногу, взял тощеватый кошелек и, как был — в плавках, в ботинках, пошел выполнять желание дамы своего сердца.

— Только быстрей, пожалуйста, Паша, — попросила она.

— Через пять минут уже вернусь.

Гип-гип-ура! — крикнул он про себя. — Ее величество, жена соизволили открыть мою книгу.

За всю их совместную жизнь Надя прочитала от силы три-четыре рассказа мужа, и то он их ей навязывал, чуть ли не силой, чтобы узнать ее мнение. «Мертвого фотографа» в рукописи она откладывала, откладывала, да так и не прочитала. Сказала, потом: напечатаешь — прочту. И это, конечно, очень его обижало. Ему хотелось, чтобы Надя была, как Крупская, как Анна Сниткина…

Заманихин вышагивал по дороге, повторявшей изгибы озерка, когда его обогнал вороного цвета «БМВ» и остановился прямо перед ним. Из автомобиля вылезла девица, беловолосая и тонконогая — слишком беловолосая и слишком тонконогая, чтобы быть красивой. За ней по-спортивному резко из задних дверей выскочили два дюжих молодца. Девица направилась прямо на Заманихина, с каждым шагом расцветая соблазняющей, как, должно быть, ей казалось, улыбкой, и увлекая за собой своих телохранителей. Или — телопочитателей.

— Так это же правда — Заманихин! — вдруг воскликнула она, с поддельным интересом разглядывая нашего новоиспеченного — с пылу, с жару — писателя. — Не может быть! — и ему, приблизившись вплотную: — Только вчера, представьте, проглотила вашу книгу, а потом долго разглядывала ваше мужественное лицо на обложке.

Ну вот, пришла известность, — подумал Заманихин. — «Мужественное лицо», хм — слышала бы Надя!

Девица взяла Заманихина под руку:

— А вы меня случайно не узнали?

— Не-а.

Может актриса какая-нибудь? — подумалось.

— Странно… Ну ничего, вспомните. Давайте, мы вас подвезем, а?

— Нет, нет, что вы! Я уже почти пришел…

— Ну, пожалуйста! Нам будет так приятно, — она прижалась, бесстыжая, чем только смогла.

— Да я за лимонадом…

Вдруг голая спина Заманихина ощутила что-то острое, упершееся ему под левую лопатку.

— Полезай в машину, падла! И без шуток, — произнес один из телоломателей, как-то оказавшийся сзади, пока Заманихин из скромности перед похвалами девицы потуплял взгляд. Другой был слева, девица — справа, под лопаткой — нож. Не убежишь.

— Возьмите деньги, — протянул Заманихин свой кошелек, который до этого сжимал в руке. Кошелек взяли, да тут же и выбросили его в воду.

Вот тебе и тема для новой книги, — мелькнуло у Павла, пока они дружной компанией, если бы кто-нибудь посмотрел со стороны, шли к машине. Прежде, чем влезть внутрь, Заманихин бросил взгляд на горку, туда, где была его Надежда, но из-за деревьев ему, а, скорее всего и ей, было ничего не видно.

11

Заканчивался наш отпуск. Вернувшись с чудо-острова, мы еще неделю занимались только друг другом. Ни с чем не сравнимое удовольствие — наслаждаться близостью любимого человека, лелеять его, выполнять все желания и самому капризничать, не думать ни о чем. Хорошо отключить телефон и не интересоваться новостями; даже не выходить на улицу, заказывая еду в ресторанах с доставкой на дом, чтобы после Кипра не получить шок от неумолимо жестокой повседневной действительности.

Но и это кончилось.

В воскресенье мы привезли из Сестрорецка Танину маму. Тогда-то я впервые и увидел ее. В понедельник Тане надо было на работу, и она ночевала дома: выслушивала, наверное, впечатления мамы и делилась своими. А я коротал ночь один. И оттого, что, должно быть, я отвык от одиночества, мне не спалось, хотя, совсем недавно, на Кипре, я только и мечтал, чтобы выспаться ночью. Думал, не напечатать ли мне фотографии с Таниными улыбками, но тут же вспоминал о ней и говорил себе: «спать, спать» — вдруг придет она завтра после работы, а я буду клевать носом.

В результате, я спал, чуть ли не до обеда. Затем занялся мелким ремонтом автомобиля: покопался в двигателе, подтянул кое-что, залил масло. Хотел уже идти обедать, но сел за руль, решив сначала намотать несколько кругов по городу, во-первых, чтобы проверить работу машины, во-вторых, чтобы понаблюдать — вдруг попадется что-нибудь необычное, достойное пленки моего «Зенита» и, конечно, стоящее немало денег. Кто же знал, кроме Тебя, Господи, во что это выльется. Ты умело столкнул между собой две силы зла и наблюдал, потирая чистенькие свои ручки, как более сильный хищник пожрал неосторожного хищника поменьше. Ты продемонстрировал догадку Дарвина, только и всего.