Черно-красная книга вокруг

Положив телефонную трубку, лысый встал, что-то говоря пленнику и довольно потирая руки — ну, прямо отец семейства, предвкушающий обильную трапезу, — а затем все также что-то рассказывая — что, мне было не слышно — заходил взад-вперед по комнате. Вдруг хлопнув в ладони (я готов поклясться, что он при этом сказал: «приступим!»), лысый снова сел в кресло. Тут же на сцене появились бугаи, прятавшиеся где-то за кулисами этого немого театра. Они заломили пленнику руки еще выше, и он, как послушный механизм, открыл рот. На самом деле, наверное, он кричал благим матом от боли. Дальше — больше. Бугаи напряглись, надули щеки и подняли свою жертву за вывернутые руки вместе со стулом. И тут же тело подпрыгнуло — это девушка с белыми волосами, милое создание, еще полчаса назад так терпеливо внимавшая негодованию седоватого мужчины со всеми его жидкими брызгами, — эта девушка, окончательно, до самых оснований, оголив свои стройные ножки, всадила острый каблучок ему в глаз. Прямо — мечта мазохиста. Я так засмотрелся, что, кажется, даже не успел вовремя щелкнуть фотоаппаратом.

Вероятно, зазвонил телефон, потому что лысый поспешно снял трубку. Он говорил некоторое время и даже поднял ее вверх, направив на пленника. Как я понял, невидимый собеседник лысого тоже хотел насладиться криками жертвы.

Пытки продолжались. Подробности слишком мерзки, чтобы на них останавливаться, хватит и того, что все они запечатлялись моим «Зенитом». Чем мог им насолить этот пожилой поседевший мужчина с красной рожей обыкновенного русского пьяницы? Что он сделал такого? Странно, я задумался об этом только теперь, а тогда это нисколько меня не интересовало, у меня даже не возникло мысли, что я могу оказаться на его месте.

Через пятнадцать отснятых кадров на сцене вдруг появилось новое лицо. И не лицо даже, а лик для некоторых то ли правых, то ли левых, то ли тех, что посередине, — трудно в этом было разобраться: когда-то он был правым, а потом стал левым, или наоборот. Лик, еще совсем недавно смотревший на своих почитателей с уличных предвыборных иконок. Теперь я назову его просто Х, а тогда от изумления я выкрикнул его фамилию на весь подъезд. С неуемной радостью я снова защелкал «Зенитом»: «Х рядом с лысым», «Х щипает девушку за щечку», «Брезгливый Х поднимает за волосы еще не отрубленную голову своей жертвы». И вот он, кульминационный кадр — групповой портрет: окровавленная жертва, разгоряченные молодцы, беловолосая девушка (снова сама скромность), довольный, улыбающийся лысый и Х, делающий красноречивый жест ладонью себе по горлу, имея в виду горло вовсе не свое.

Большего мне было не нужно. О большем уже не мечтают. Я полетел домой. Я радовался, я ликовал, и деньги стояли перед моими глазами. Я думал, что стоит теперь зацепить эту рыбину покрепче на крючок, измотать ее, и она сама выбросится на берег; что такой крупной добычи мне еще не попадалось, остальные — жалкая мелочь по сравнению с этой. Как любой рыбак я был упрям. Я даже не подумал о том, что эта рыбина может утащить меня за собой на неведомые глубины.

Я проявлял пленку, печатал фотографии со скоростью автомата. Азарт захватил меня. Интересно, знай я, что последний раз наблюдаю магическое проявление на белом листе, достаю фотографию из кюветки, разглядываю ее при красном свете, окунаю снова — стал бы тогда я спешить? Почему, Господи, Ты не подал мне знак, почему не шепнул мне об опасности? Ах, да! Ты наоборот потирал руки от удовольствия — тоже в предвкушении трапезы.

Я позвонил Тане на работу:

— Мне срочно нужны телефоны Х.

— Ты что?! Это не телефонный разговор.

— Срочно!

— Хорошо… Ты дома? Перезвоню с улицы.

— Быстрее, Таня, — нетерпение захватило меня, хотя куда было спешить — снимки еще глянцевались — но я просто не мог сидеть на одном месте.

Таня позвонила через двадцать минут и сообщила мне все, что требовалось. Я уже готов был уходить.

— Может быть теперь, ты объяснишь, что случилось? — спросила она.

Милая Таня, если бы ты была не так вышколена своим засекреченным шефом, требующим, как в армии: сначала исполнить команду, а обсуждение — потом, если бы ты была чуточку настойчивее, хитрее, ты бы расспросила меня, и тогда бы диктовала номера телефонов. Или не стала бы диктовать, чтобы уберечь меня и себя от опасности.

— Он у меня на крючке, — сказал я, плохо сдерживая возбуждение.

— Он?! Ты сумасшедший! Ни в коем случае не делай этого! Ты же сам говорил, что мы не будем залезать в такие истории. Он очень опасен. У тебя не получится…

— Получится! — крикнул я и повесил трубку. Не так надо было меня отговаривать.

На Московском вокзале я закрыл пакет с фотографиями в автоматическую камеру хранения, нашел одиноко стоящую телефонную будку. Из трех номеров я выбрал один наугад и попал с первого раза. Мелькнуло: «Хороший знак!»

Он назвал свою известную фамилию.

— Шантажист, — представился я.

Он опешил, наверное, но потом собрался и выговорил:

— Что вам угодно?