Черно-красная книга вокруг

— Так вроде, вы это описали? — осведомился лысый и зачем-то постучал желтым ногтем по черно-красной обложке. Затем расправил плечи, расслабился и опустился на свою кровать.

— Я не понимаю… в чем дело? Объясните, по какому праву? — на последней ноте голос предал Заманихина, сорвался, дал петуха.

— Вы что же, еще не ввели его в курс дела? — вопросил лысый изумленно и строго у своих подчиненных.

— А зачем? Скоро и сам все поймет, — это сказала девица, стоявшая где-то за спиной Заманихина. Голос ее, полчаса назад при первой встрече такой слащавый и заискивающий, теперь был по-мужски низок, с железной хрипотцой. — И потом, приказа не было, — невозмутимо добавила она.

— Это верно. Инициатива в нашем деле должна быть наказуема… Но разве Павел Петрович не просил, не требовал?

— Просил… Да нам что! Кулак понюхал и успокоился.

— Ну и метод, — махнул лысый рукой и ласково, вкрадчиво обратился к Заманихину: — Так вот, Павел Петрович, нам и надо-то узнать у вас одну маленькую безделицу, пустячок. Спросить мы у вас хотели, как нам найти одного нашего старого друга. А вы, оказывается, тоже с ним встречались. Он — главный герой этой вашей книжки.

И опять ногтем по обложке. Ноготь был не только желт, а еще с каким-то коричневым отливом, длинный и, должно быть, твердый, потому что стучал по мягкой обложке с таким звуком, как по дереву стучит коготь зверя.

Заманихин не сразу понял, кто им нужен, а, сообразив, даже чуть-чуть успокоился. Сейчас все образуется. И как ни сильно он был напуган, все же выдавил из себя усмешку:

— Вы что! Он же выдуманный…

— Это ты издателям и ментам рассказывай, козел, а нам не ври! — сорвалась на крик девица.

— Тише, тише, спокойнее надо, — осадил лысый девицу, — аргументами, доводами, доказательствами. Человек понять должен, что мы от него хотим, а потом уже, если упрется, то и пыточки применим.

И так он сладко, мечтательно выговорил это слово «пыточки», что Заманихин отшатнулся на своем стуле. Но хоть убей его, он пока ничего не понимал.

— И я вот чувствую, что вы пока ничего еще не поняли и не осознали всей ответственности, — вдруг подхватил лысый, будто только что прочитал мысль в голове Заманихина. — Объясняю. Нам нужен этот ваш фотограф, которого вы так живенько описали. Ваш этот самый «мертвый» фотограф. Не понимаю только, что за название. Точно ведь знаю, что он жив, стервец. Эка, вы, писатели, любите свои эпитеты! «Мертвый» — это, наверное, в том смысле, что для общества он уже потерян, да? Ну, так мы вам еще и поможем, мы его по-настоящему мертвым сделаем. А вам, кстати, за это ничего не будет, только огромное наше товарищеское спасибо.

— Но я, правда, его выдумал…

Лысый сморщился, будто железом провели по стеклу.

— Бросьте, может, вы и все остальное выдумали?

— Конечно.

— И нас?

— Как это?

— Ну, вот мы стоим перед вами — мы, получается, тоже выдуманы?

Заманихин ничего не понимал, и лысый опять это почувствовал:

— Похоже, без цитат не обойтись, — он начал копаться в книге. — Сейчас, сейчас… Вот, например, — и он начал читать: — «Напротив него — и это тоже попало в кадр — в кресле, положив ногу на ногу, сидел мужчина и разговаривал по телефону. Он был подстрижен по моде, пришедшей к нам из американских боевиков — его череп был выбрит начисто, и из растительности на голове его украшали только кустистые седые брови. В глазах — холод, на губах — ехидная улыбка, обнажающая ровные зубы и фиксу на клыке…» А? Что? Похож? Фиксу показать? — и лысый ощерился — там, во рту у него действительно блеснуло золото.

— Это чудовищное совпадение, — подавлено произнес Заманихин. Не мог он не узнать отрывок из своего произведения.

— Хотелось бы, батенька, верить, но факты — упрямая вещь. Не мною первым сказано. В этой книге нет ни одного — ни одного! — поднял лысый палец, — описания, которое бы так или иначе не соответствовало действительности. Мы все, конечно, польщены, приятно, когда о тебе пишут…

— Мы не польщены, шеф, — вдруг перебил лысого один из парней. — Чего он нас с Жемком все время бугаями называет.

— Так это же, Кнут, комплимент. Он же не называет вас долбогребами, как я. Он — ласково: бугаи, бугайчики… Впрочем, теперь вы можете и отомстить. Пора Павлу Петровичу понять, что тут не до шуток. Давайте!

Молодцы вдруг схватили Заманихина за кисти вывернутых рук и подняли его в воздух. Боль вонзилась в тело, крик разорвал сжатые зубы. Парни подтащили его чуть вперед, к веревке, зацепили за крюк его руки в наручниках и оставили висеть вместе со стулом.

— Мы тут усовершенствовали вашу пыточку, — сквозь шум в ушах услышал Заманихин голос лысого. — Помните, как у вас описано? Зачем мальчишечкам надрываться, на руках вас держать, когда можно вас на крючочек подвесить вместо лампочки, — лысый поднял за волосы опущенную голову Павла и улыбнулся ему в лицо: — Итак, где же нам найти фотографа?