Черно-красная книга вокруг

— Ну, клясться не надо. А вот интерес для нас вы представляете большой. Жалко не наши этим делом занимаются. У меня появилась сногсшибательная версия… Кстати, появилась только после того, как я начал читать вашу книгу и познакомился с вами, — и в лоб: — А что если вы и есть этот самый наш фотограф?

Заманихин оторопел. Столько раз во время написания книги он представлял себя на месте фотографа, что почти им и был.

— Вы что? — только и смог он произнести. — Я даже фотографировать не умею.

— И фотоаппарата у вас нет?

— Есть. Жена подарила года три назад.

— Какой марки?

— «Зенит».

— Как интересно! Как все сходится! А?

— Так ведь как вы не понимаете. Я же ведь сам и написал эту книгу, а, значит, и название фотоаппарата взял то, что мне знакомо.

— Неубедительно. А почему — это к вам вопрос, Надежда Анатольевна — вы дарите мужу, не умеющему фотографировать такую дорогую камеру, которая к тому же не автоматическая, как те же дешевые «мыльницы»?

— В ваших «мыльницах» глаза красные. Мне в магазине посоветовали хороший фотоаппарат.

Вот что значит психолог! Надя ответила так спокойно и просто, что капитан Мигун опешил. Он, видно, брал на испуг: когда начинают глаза бегать и руки дрожать. Так и было сейчас с Заманихиным. Он с легкостью представил себя на месте следователя, как тот раскалывает преступника Заманихина, а потом представил себя действительно преступником — и это было ему, писателю, тоже очень легко вообразить. И так было всегда. Воображение не только помогало, но порой и серьезно вредило. А Надя — раз, и спокойно отшила.

— Вот еще такая маленькая деталь, — снова обратился следователь к Заманихину. — У этого вашего героя… как бишь его?.. У него и имени-то нет — все: «я, я» — но я не об этом… У вашего героя тоже рано умерли родители, как и у вас. Я наводил справки.

— Так значит, вы дочитали книгу до конца?

Капитан Мигун, уличенный в маленькой лжи, смутился и надолго отстал от них, уткнувшись в свои бумаги и что-то там записывая. Потом протянул их все сразу:

— Прочитайте и распишитесь. Вам, Павел Петрович, придется посидеть в городе — вот, подпишите здесь о невыезде. Вам, Надежда Анатольевна, направление на судебно-медицинскую экспертизу по факту изнасилования. Поедете сейчас на нашей машине.

— А мужу можно со мной?

— На служебной машине? — на миг задумался следователь. — Да пожалуйста, — позвонил: — Семаков? Следственные бригады есть свободные? Нет? А машины? Хорошо. Подгони шофера. Поедет с парочкой, что сейчас у меня, на судебно-медицинскую. И скажи ему, чтобы отвез, а сам сразу назад. Извините, — сказал он Заманихиным, положив трубку, — обратно уж сами как-нибудь. Единственная свободная машина. У нас понедельник — тяжелый день. В выходные всегда разгул преступности. Поэтому и следственная бригада приедет к вам на квартиру позже, но вы пока ничего не убирайте. И еще, не откажите в любезности, поставьте еще одну подпись, вот здесь, — и капитан Мигун протянул Заманихину ненавистную черно-красную книжицу. Тут уж делать нечего — подписал.

Выходя из кабинета следователя, Павел вдруг с отчетливой ясностью вспомнил, как вчера тонул, и облек свою мысль во вчерашнюю формулу: «Спасение утопающих дело рук самих утопающих».

17

Жизнь моя вдруг из стремительного бурного потока превратилась в равнинную спокойную реку. К черту все приключения, жить бы так, Господи, и дальше! Почему Ты не позволил мне этого?

Утром я вставал чуть свет, потому что ложились мы с Евдокией Тимофеевной рано. Но все равно хозяйка поднималась раньше и побрякивала ведрами, кастрюлями, чугунками и еще чем-то у русской печи — скатерть-самобранка нуждалась в приготовлении блюд. Частенько после плотного завтрака я отправлялся за грибами. Лесное одиночество не пугало, я его просто не чувствовал. Что оно, по сравнению с одиночеством среди людей. Мне казалось, каждое дерево прислушивается к моему бормотанию и отвечает мне тем же: то дружным скрипом засмеются сосновые стволы, то зашелестят краснощекими листочками осинки, то неулыбчивые старухи-ели бросят шишку мне в ноги. Но больше всего я любил разговаривать с грибами: и громко радовался, когда находил их, и ворчал за червивость, и ругался, если долго они не попадались. А грибы в ответ дружными семьями вставали на моем пути, пойду ли я в ельник за груздями и волнушками, или пробегусь по холмикам соснового бора в поисках белых, да даже присев отдохнуть на берегу лесной речушки в том самом месте, где похоронил я свою несбывшуюся мечту о приключении, — и там я порой встречал какую-нибудь молодую толстоногую сыроежку.

Дома (как быстро я привык к этому слову «дом») ждала меня обеспокоенная хозяйка, почти всегда повторявшая:

— Я уж за тобой собралась. Думала, заплутал где, пора идти искать.