Чернокнижник (СИ)

Дверь открылась — насекомое завизжало: сдаю, все сдаю государству. Что — все? — спросили опера. Книги этого, — тут он с ненавистью на меня глянул, — этого незнакомого мне человека принесу вам утром, лично. Вот и хорошо, куда везти — вы знаете. Попрощались, уехали. Опера по пути долго удивлялись — надо же, прозрение нашло на букиниста! Они ведь самые последние люди, Боря; хуже, чем книжники, только филателисты. Ничего нет за душой. А знаешь, кто уверенно идет на третье место? Нет. Ты, Боря. Куда от цели уходишь? Мы с тобой за книжками ездим — или ты нас привлекаешь к разбойным нападениям? К тебе же, Боря, разум возвращается только в экстремале, а нормальном режиме как будто какого-то винтика в голове не хватает.

Нет, не винтика. Лекарства мне не хватает. Ладно — держи телефон, звони. Куда? Ближайшему барыге — неужели ни одного номера в голове нет? Почему? Есть. Набрал Шляпу. Редко я к нему заезжал — больше нравилось самому варить или у Татки брать. Варщик он был нормальный, но — без фантазии. А вообще — удивительно; он ведь и не знал, что я в тюрьме. Как говорится, отряд не заметил потери бойца.

Дали мне ровно пять минут — на то, чтобы взять раствор и уйти, не вдаваясь в детали. Захожу. Все, как раньше — угар, гости, но в прихожей на тумбочке — мой раствор, и шприц рядом, в упаковке. Расчувствовался от такого внимания, выдал Шляпе сто баков — на нужды предприятия.

Ширнулся на заднем сиденье, удивительно быстро, хотя машина то виляла, то подскакивала. Менты обозвали меня снайпером; Витя спросил: Ну что, легче стало? Ага, отвечаю, намного. И — заплакал. Неожиданно, сам не понял, почему.

На Петровке разошлись — они в кабинет, отчет писать о мероприятиях, а я — в камеру, к дневнику.

Что-то сломалось во мне сегодня — что именно, не понимал, не мог объяснить; но чувствовал внутри тяжелый надрыв. Черная воронка — туда уходила жизнь. Наверху оставался мусор. Тюрьма — вечный сливной бачок — дергала за цепочку, открывала дыру — и все, что было прежде моим нутром, как вода, летело вниз. Интересно — а в Тауэре, где сидел в одиночке сэр Томас Мор — было лучше или хуже? Или — так же?

Кашель, кажется, усилился…

* * *

Сколько прошло — неделя? Или — две? Не знал. Днем ходил, как сумасшедший, по камере, принимался за дневник — и бросал тут же. Что делаю не так? Не понимал. Ведь — все, как и раньше: сел, никого не сдал, придумал, как срок себе уменьшить — что не так? Казалось мне, что прежнее и нынешнее — ушло, утратило смысл, потерялось. Почему-то наполняла душу необъяснимая гадливость, омерзение — от самого себя. Представлял, что думали обо мне Киприадис и тот, другой, Боров, как видели меня — вором и наркоманом. А почему? Ведь — и они воровали тоже. Разве что вид у них был более респектабельный…

Вызвали снова — на разговор, все те же — Витя, Дима.

— Привет, Борис, как самочувствие?

— Как в тюрьме. А что?

— Как в тюрьме оно у тебя вечером будет. Сегодня отвезут на Матросскую тишину. Через месяца полтора-два вызовем тебя, продолжим изымать ценности. Только имей в виду: на сегодняшний день ревизия, проведенная в отделе редкой книги, установила больше полутора тысяч похищенных единиц хранения. А то, что мы с тобой в прошлые разы вернули, в этих списках не значится.

— Значит — пошло не в минус, а в плюс?

— Да, Боря, да. Получается, то, что удалось изъять — из другого хранилища, в котором ревизию не проводили.

— Почему?

— На этот вопрос ответить не готов. Не все так просто по твоему делу. Но главное — не в этом. Ты скажи: тебе в тюрьме помощь нужна будет? Как, например, с наркотиками решишь?

— Решу. А помощи не надо — спасибо, конечно, за предложение. Там-то проживу, у меня другая проблема — на воле не получается.

— Ну, тебе виднее.

Попрощались, конвойный увел меня в камеру.

Разбудил товарищ по клетке, половина первого ночи. Вроде бы машина подъехала. Чифир, только что сваренный, на столе. Слышно было, как хлопают двери камер, вызывают тех, кому со мной по пути. Вышел в коридор. Проверили по карточкам, сравнили фото с оригиналом, повели вниз. Там уже ждали попутчики — человек пятнадцать. Конвой проверил по второму разу — первый пошел, второй пошел, третий пошел…

В железном салоне автозака. Холодно. Не курить, не разговаривать. Окон нет, где едем — не видно. Куда — знают все, хотя и не все до конца понимают, что такое тюрьма. Через полчаса машина остановилась. Открылись ворота. Конвой вышел сдавать оружие — автомобиль плавно покатился внутрь.