Чернокнижник (СИ)

Наконец было решено предать Мора суду по обвинению в государственной измене и казнить. Приговор гласил: „Предписывается отвести преступника обратно в Тауэр, а оттуда провести через Сити до Тайберна, где и повесить; когда это будет сделано, снять его полумертвого, разорвать на части, благородные члены отрезать, живот распороть, внутренности сжечь; конечности выставить на четырех воротах Сити, а голову — на Лондонском мосту“.

Однако король Генрих проявил милость — и приговор заменили отрубанием головы. Перед казнью он прочел псалом и сам завязал себе глаза»…

Я перечитывал несколько абзацев из письма Комментатора — пока не выучил наизусть. Он бичевал себя в Тауэре, чтобы подготовиться к мучениям. Он тоже боялся. Точно сознание на какой-то момент отпустило вожжи — и человек, слаб и наг, остался наедине со своей плотью.

Я видел его смерть — так, точно сам стоял около помоста для казни; видел четко, ясно — и просто. Без всяких Видений. И знал: было так.

Однако картина эта ни на полшага не приблизила меня к разгадке. Кто он? Какой он? Что чувствовал, когда умирал? Отправил ли на казнь невинного? Или — спас? Я метался в трясине вопросов; я искал, пробовал сравнивать. Я не мог найти ответы. И тогда охватывало меня раздражение и ненависть — к нему, давно умершему, двойнику, Другому, пересмешнику, который словно бы и теперь играл со мной. И я ударял кулаком оштукатуренную стену — и шептал злобно: сэр Томас Мор, а хочешь быть мной? Мной, московским Чернокнижником, вором, наркоманом — рискнешь? Раскаявшимся аферюгой, воскресшим мертвецом — попробуешь?

Милорд молчал. А может, его ответы застревали в толщине тюремных стен. Непросто достучаться до Матросской тишины — из Тауэра…

* * *

Вместе с письмом Комментатор передал в камеру телевизор. Все обрадовались, как дети. Особенно Женька — как раз сегодня на НТВ должны были показывать фильм про «их» ОПГ. Вечером собрались вокруг ящика. Мне тоже пришлось — в тюрьме отрываться от коллектива нельзя. С другой стороны — надо было отвлечься от самого себя. От мыслей.

Отвлекся. Посмотрел. Про Женьку там не было ни слова — оно и понятно, кто он, в сущности, такой? Рассказывали о главарях. Я так и не понял, чем эти убийцы отличались, скажем, от ореховских или люберецких. Разве что крови больше. Поделился своим мнением. Женька глянул исподлобья — если бы я умел пугаться, то испугался бы обязательно. И боялся бы спать — вдруг убьет, ему не впервой. Оказалось — нет. Хотел разубедить, объяснить. Затем и разбудил меня часа в три ночи.

Слова падали, как капли с протекающего потолка. Он говорил. Я слушал.

— …Понимаешь, мы ведь были уверены — все — в том, что делаем благое дело. Робингуды. Санитары леса. На каждый объект было досье. И этого досье хватило бы — на «вышку»…

Санитары леса вроде как приводили приговор в исполнение. Они убивали. Отрубали руки туристическими топориками.

— Это, знаешь ли, непросто. Объект бежит, визжит, кровь рекой… Год — вот так. Только потом выдали стволы. Я даже тебе, Боря, не могу сказать, кто стоял за организацией. Кто ее создавал. Ты умный — сам догадаешься. Тут ведь просто. К примеру — почему ни в одном нашем деле нет заказчиков? Ведь не бывает такого — чтобы взяли всю группу, и никто не раскололся. Почему — видел по телеку? — пахану такой памятник отгрохали на Ваганьковском? Да еще рядом с могилой Отарика?

И об этом я слышал. Всегда, во все времена, обязательно возникала легенда о бандитах, которых «курируют сверху». О благородных палачах. Эскадронах смерти. Может, доля правды и была в этом — не знаю. Ведь и впрямь: все жертвы, которых поименно назвал мне Женя, были так называемыми «лидерами ОПГ» — крупными и помельче. Может — «бандитский передел»?

— Это, Боря, не был «передел». Это была чистка. Мы уничтожали гнилье. Мы отрубали наросты. Расправлялись с мафией. Даже тот — ну, спортсмен, типа, медалист — я говорил, которого мы убрали — он тоже, кстати, бандит был. На него дело лежало оперативное…

Да, конечно. А они бандитами не были…

— У нас все было, как в армии. Нельзя было отказаться от заказа — за это убивали. Нельзя было плохо выполнить заказ — убивали. И что? Без дисциплины ничего не добьешься.

А об этом как раз по ящику упомянули. Мол, у главаря не было слова «нет». Он вообще не пил, не курил, наркоту не употреблял. Каждый день по пятнадцать километров бегал. Дома на тренажерах занимался, в сауну ходил — для здоровья. И в организацию принимал все больше спортсменов: боксеров, борцов, биатлонистов… Да, еще они собеседование проходили. И испытательный срок…

— Его боялись — да. Но не так, как, знаешь, лохи боятся по темным улицам ходить. По-другому. У него такой взгляд был… У нас даже те, кто знал, что — все, везут хоронить — все равно ехали. В газетах сейчас пишут — как бараны… Идиоты. Как солдаты. Мы были солдатами. Приказ есть приказ; он не обсуждается, а выполняется. Плохо выполнил — значит, по законам военного времени…