Черные крылья

Си мангай ка до тай-вань нам, ка мангап со мавакес мо а тай-вань рен.

– Ты хотел бы жениться на тайваньской девушке, раз мечтаешь учиться на Тайване? – спросил Кас у Дзьявехая.

Калаван но сосо дам тодапьйа, якатенган па?

– Можно подумать, белые буфера лучше других, кто ж его знает? – засмеялся Дзьявехай.

А имо ом?

– Ну а ты?

Якен ранам, мангап ко со малван а, дзьятей матауа.

– А я… Возьму в жены беленькую полненькую тайванку.

Сино мангай дзимо а ятей масирем а тао? Пангойод на ни Мит.

– Да кому ты нужен, такой черный? – подначил его Мит.

Хи-хи!.. Все, кроме Каса, принялись смеяться.

Ми тато та пала, дзико мангап со тай-вань рен на.

– Спорим, вот возьму и женюсь на тайваньке!

– Твой яма разве уже не подарил агат и золотую фольгу (дары в знак помолвки) родителям Мавомис? – удивился Нгалолог.

– Твоей женой будет Мавомис, так что не придумывай ерунды, – вмешался Дзьявехай.

Ко икакза ийа? Кано ямалаван.

– Можно подумать, она мне нравится! Она совсем не белая.

Хи-хи!..

Тоньйо рана тенги савнам, си маква.

– Ладно, вот потом сами увидите!

Четверо друзей продолжали лежать, глядя на созвездия, в ожидании отважных воинов с ночной рыбалки. Каждый из них сложил руки, прикрывая пах, чтобы старики, чего доброго, не задели их пенисы лесками, ведь это ужасно больно.

Мягким светом луна освещала лица детей, мечтающих о своем будущем. Неважно, осуществятся ли их мечты, лунный свет и шум прибоя никуда не денутся. Когда они вырастут, кто знает, сохранится ли их безумная любовь к океану и будет ли их мучить соблазн «белого тела»? Нежный ночной пейзаж с похожим на колыбельную плеском набегающих волн незаметно перенесли их в мир грез.

4

Утренний свет был похож на лицо любящей матери, один взгляд на которое приносит радость и покой. Если бы морской горизонт не находился на таком большом расстоянии и оттого не казался немного потемневшим, можно было бы разглядеть, что небо и море сегодня обрели благородный блекло-синий оттенок.

Сьяпен Лавонас сидел, облокотившись на каменную стену, жевал бетельный орех и курил. Очень старый пес странной породы преданно и беззаботно распластался рядом с ним. Он посмотрел на пса и приказал:

Ангай додвауг!

– Иди отсюда!

Пес, махая хвостом и, кажется, заигрывая с хозяином, остался на месте. А тот лишь взглянул на него и продолжил жевать бетельный орех и курить.

Манкова, кайокай рана. Кван на. Маканьяв тонгитке а сьяман ква рана.

– Сьяман, пора вставать, – позвал он. – Уже взрослый и не в том возрасте, чтобы дрыхнуть, отец ребенка.

Через некоторое время Сьяман Пиявавонган вышел, распахнув алюминиевую дверь, со словами:

Иконго? Мо яма.

– Что случилось, отец?

Яна мипаненба си Чиарав. Кван да. Си Марав ам. Мангавака. Си Мактейсарав ам, Марав Тао.

– Говорят, сегодня следует рубить новую древесину для лодки к сезону летучей рыбы. Завтра надо сделать веревку, чтобы вязать летучую рыбу и махи-махи, а послезавтра будет второй Ритуал призыва летучей рыбы, – объяснил Сьяпен Лавонас. – Сегодня сходи на гору Тат-тав, сруби там два-три шеста для вяления рыбы, а еще четыре-пять креплений для весел. Как вернешься, шесты воткнешь в землю у источника, а крепления для весел принесешь домой.

Новон, Чьята ко катенган мо Ама.

– Хорошо, все сделаю, отец.

Вот уже лет пять, как Сьяман Пиявавонган учился у отца традиционному ремеслу, особенно всему, что было связано с сезоном летучей рыбы, поэтому он хорошо знал, о чем его просил отец сегодня. У него было трое детей, и он был в таком возрасте, когда пора справляться самому, к тому же отец заметно постарел.

С тех пор как он, следуя детской мечте, начал выходить в море на лодке, которую смастерил вместе с отцом, чтобы стать настоящим мужчиной тао, он месяц за месяцем, год за годом учился традиционному ремеслу, становясь все более крепким, сильным и спокойным, все лучше разбирался в приливах и отливах, а также в том, как они зависели от фаз луны, и набрался опыта в определении погоды. Он внимательно наблюдал за морем, за рифами и повседневной работой жителей селения, – все было совсем как в его собственном детстве. Его захлестнули давние воспоминания. Было уже начало весны, и хмурый, сумрачный зимний сезон уходил, пересекая границу тепла и света. Кроме возвратившегося с учебы в родные края Сьямана Анопена, прежние бравые парни теперь совсем сдали, двадцать с лишним юношей повзрослели, но из них всего пятеро или шестеро оставались верны традиционной клятве «любить океан».

Подувший с сопок утренний ветер обдал Сьямана Пиявавонгана, его голый торс, и он задрожал, втянув голову в плечи. Привычным движением положил в рот бетельный орех, приготовленный отцом, и принялся жевать, пока не сплюнул бледно-красный сок. Потом достал сигарету и сказал:

То намен михеза рана кани яман пэн-ю.

– Я со своими ровесниками вместе пойду.

Сино?

– С кем?

Сьяман Анопен.

– Со Сьяманом Анопеном.

Икапья наври.

– Это хорошо, что вместе пойдете.

Маран кон! Кван на ни яман Анопен.

– Дядя, здравствуйте! – поздоровался Сьяман Анопен.

Ана-кон.

– Привет, сынок!

Си яман пэн-ю ам.

– А где мой друг?

На касеп па до Вахай.

– Только что зашел в дом.

Тана Ман-кехакай.