Черные крылья

Завершив свой рассказ, Сьяман Пиявавонган вытащил из висевшей на поясе сумки сигарету и протянул Сьяману Анопену. Следом достал бетельный орех, разрезал на две половины, каждую посыпал негашеной известью, а затем положил на лист тайваньского репейника размером с ноготь большого пальца. Взяв по половинке, оба начали жевать бетель.

Ямо мамин я катенган я мо кехакай?

– Друг, ты откуда столько знаешь?

Асьйо, но киян мо до тай-вань нам, амьян ко до понсо тая микакахасан.

– Да ладно, ты вот на Тайване учился, а я на нашем острове, у людей, у природы, дружище.

Дзьябо кадзи ко мачинанавован дзимо я!

– Тогда дальше я буду учиться у тебя!

– Да брось ты это. Ты вот крутой, все дети в нашем селении – твои ученики, дружище.

– Но в школе нас ничему такому не учили, хотя это и есть то, что нам по-настоящему нужно.

– Так и есть. Ну вот, считай, я тебя и взял в свои ученики!

Они захохотали, но как-то не слишком весело, будто смех уносило ветром, а с ним вместе терялось что-то важное для народа тао.

– Но только… – Сьяман Анопен на мгновение задумался.

– Но что?

– Я хочу сказать… Эх! Не знаю, как начать. Как-нибудь потом скажу, друг.

– Ты про Гигимита и его дальнее плавание?

– Да, он уже три раза ходил.

– Вот уж не думал, что он и впрямь отправится «странствовать по свету».

– Он и вправду здорово окреп, стал еще разговорчивее и ужасно любит хвастаться и нести небылицы.

– А когда приезжает на Орхидеевый остров, он зовет тебя с ним посидеть, выпить?

– А как же, мы общаемся. Это он мне сделал татуировку «Море» и «Любовь».

– Да уж, он и вправду безумно влюблен в океан.

– Каждый раз он мне рассказывает кучу всего из своей жизни за границей. Кстати, «белое тело» ему не нравится.

– Ему по душе чернокожие.

Может, океан и вправду закалил его, укрепил тело и обогатил его новым опытом? Скитаясь по бескрайним просторам, можно спокойно размышлять о природе и человеческой жизни, как перемены приходят вслед за волнами, то прибывающими, то уходящими. А может, за годы странствий по морям и океанам, по далеким странам, он не забыл о своей детской мечте стать героем и просто не хочет открыто признаваться, что его собственная отвага превзошла смелость предков, благодаря которой они выживали, оседлав волны и покорив ветер, с каждым выходом в ночное плавание за черными крыльями? А может, и нечего сравнивать, времена-то настали совсем другие. В любом случае, непостижимым образом между предками и живущими ныне существует некая связь, что-то вроде гордости, передающейся по наследству. Все-таки я по нему скучаю. Так размышлял Сьяман Анопен на обратном пути.

Движения у Сьямана Пиявавонгана ловкие и проворные, похоже, даже лучше, чем у большинства людей среднего возраста. Его руки, образ мыслей, все его существо идеально подходило для жизни на этом маленьком острове. А иначе он остался бы на Тайване и жил там, как Сьяман Дзинакад, более двадцати лет, а не всего четыре года. Получается именно так, как он сам говорил: «Орхидеевый остров – мой рай, а Тайвань – мой кошмар».

Возможно, он любил океан больше своих одноклассников.

Когда он женился и из Нгалолога превратился в Сьямана Пиявавонгана, то полностью взял на себя заботу о семье, включая родителей. На Тайване, конечно, легче зарабатывать деньги, однако много сопутствующих «прелестей»: азартные игры, публичные дома, однообразная работа с девяти до пяти. Он долго старался держать себя в руках и, в общем-то, справлялся. Но невозможность ежедневно видеть океан действительно была губительна для него. Море, покорное, когда спокойно, и свирепое, когда волнуется, – не получалось жить без этого ритма, пульсирующего в его груди.

Ясная погода и спокойное море приглашали его лодку неспешно плыть по океану. Но и вызов мириад бушующих во время шторма волн был любим им не меньше. Когда они вдруг представали пред ним вздымающимися валами, жестокими штормами, то казались ему многотысячной армией солдат и лошадей, сошедших с ума и обнаживших звериную сущность, дарованную богом моря. Он чувствовал остро и ясно, глядя, как мятущиеся волны устремляются к песчаному берегу и под их натиском скалы и утесы издают вой, сотрясающий небо. Вот к каким картинам прикипела его душа. А всякие пьянки-гулянки в многоликом, но разлагающемся мегаполисе казались ему лишь предвестниками ранней смерти. В конце концов он отверг город, в котором не смог найти ни единой опоры, связывающей его с предками.

Сьяман Пиявавонган шел первым, и на его треугольной спине играли рельефные мышцы, особенно заметные при ходьбе. Такой красоты не добиться в спортзале. Идущий сзади Сьяман Анопен даже завидовал, отлично понимая, что таким прекрасным тело может стать только в результате долгого и напряженного физического труда.

* * *

Маран кон а, якапа дзини моли?

– Дядя, вы еще не пошли домой? – спросил Сьяман Пиявавонган.

Магза ра о раракех.

– Старому человеку двигаться не в радость.