Черные крылья

Сьяман Пиявавонган и Сьяман Анопен тоже примкнули к отряду рыбаков, отправляющихся в первое в этом году плавание за махи-махи. Отец Сьямана Анопена, которого тоже звали Сьяман Анопен, пришел дать сыну наставления. Все-таки тот впервые после своего возвращения собирается выйти в море, и о многом ему надо напомнить. Например: когда видишь, что другой выловил махи-махи, не подходи слишком близко к его лодке; во время плавания следует внимательно смотреть, как ведут себя опытные рыбаки; нельзя болтать всякую чепуху; если находишься в водах недалеко от берега, нельзя есть еду, которую взял с собой.

Томо палолова дзи кехакай мо.

– Пойдешь за Сьяманом Пиявавонганом.

А потом добавил, обращаясь к его другу:

Я вавайова тао си кехакай мо а, инавой но памизнген мо.

– Сьяман Пиявавонган, твой друг еще новичок в ловле махи-махи. Ты уж ему показывай, что и как нужно делать.

Дзи мварахетан мо маран.

– Хорошо, дядя.

Сьяман Пиявавонган ответил с таким выражением лица и с такой интонацией, что стало понятно: хотя друзья были ровесниками, но именно он разбирается во всем, что касается ловли махи-махи.

Сьяпен Салилан оглянулся и обвел взглядом тех, кто готовился выйти в море, и их лодки. Когда все приготовления были завершены, он, как самый старший среди рыбаков, неспешно поднялся и оперся правым плечом о корму лодки. Эта поза сигнализировала готовность к смелой встрече с волнами. Все участники похода встали, подняв левое весло. Дождавшись наката самой ровной волны, Сьяпен Салилан наконец-то рванул вперед, демонстрируя такие проворные и ловкие для восьмидесятилетнего старика движения, что в этот момент казался как минимум на двадцать лет моложе. Запрыгнув в лодку-татала, он, наконец, взялся за весло и сделал первый гребок первого плавания нового года. Горькие раздумья об уехавшем сыне, мучившие старика еще четыре дня назад, в один миг исчезли без следа, вместо них им полностью овладел героический дух людей тао. Сильная воля изнутри разогрела одряхлевшие мышцы, и он принялся изо всех сил грести навстречу мигрирующей рыбе махи-махи.

«Вот старик, которого я уважаю больше всего», – с восхищением думал Сьяман Анопен.

Лодки прорывались одна за другой, разбивая волны, словно небольшая эскадра кильватерной колонной выступала в поход, пока солнце еще не взошло над горой Дзизагпитан и нежный свет раннего весеннего утра покоился на лазурной морской глади. Остроносые суденышки рассекали набегающие волны, пеной омывая торсы воинов. Соленые брызги, вырываясь наружу, будто слюнки грудных младенцев, алчущих материнского молока, закаляли волю отважных гребцов в безбрежном океане. Это потрясающее зрелище до слез растрогало замыкающего колонну воина Сьямана Анопена.

Он насчитал всего семнадцать лодок, а в детстве, он помнил, в море выходило за раз сорок-пятьдесят.

«И где теперь те люди, те лодки?» – с тоскою думал он.

На расстоянии двух-трех километров от берега лодки разошлись, каждый стал грести на свое усмотрение: на восток или на запад, поближе или подальше от берега, и за каждым тянулась леска для ловли летучей рыбы на тридцать-сорок метров в длину. Лодки-татала с отважными воинами на борту рассредоточились по акватории тихого моря. Смелые гребцы со смирением на лицах тайно молились, чтобы летучая рыба побыстрее заглотила наживку. Слова их древнейшей молитвы «Катван, Катван», призывающие рыбу клюнуть на приманку, сливались с плеском волн.

Сьяман Анопен, впервые после того, как стал отцом, отправившийся на лов рыбы, тоже произносил магические «Катван, Катван». Впервые в жизни он молился об улове в открытом море, испытывая огромную радость, что наконец-то у него появились возможность и право произнести эти слова.

Лазурное море несло его все дальше и дальше, а его друга Сьямана Пиявавонгана – на одной с ним линии, но чуть западнее. И так, то уходя чуть дальше в открытое море, то возвращаясь обратно, он ликовал, исполняя спустя двадцать с лишним лет свою детскую мечту. Он думал о Сьямане Дзинакаде, о Гигимите, с которыми в шестом классе поклялся ловить рыбу в море. И где же он теперь? Воспоминания о былом заглушали даже ожоги от лучей поднявшегося в зенит солнца.

– Жарко, дру… – не успев договорить, Сьяман Пиявавонган вдруг бросил весла и принялся тащить натянувшуюся леску, то медленно, то настойчиво, и меньше чем через минуту летучая рыба оказалась в его лодке. Тогда он ловко, обычной бечевкой длиной в два фута, привязал живую рыбу к стержню большого крючка в качестве наживки для махи-махи. Затем поднес рыбу ко рту и выдохнул. Рыбешка несколько раз вздрогнула, как будто ее ударили током, тогда рыбак осторожно опустил ее обратно в море с молитвой:

Катван. Макапийа Ко со Накнакем, Та ипанара ко имо со Арайо.

– «Будь добра, замани махи-махи на приманку, пусть твоя добрая душа принесет мне улов!»

С этими словами он отпустил леску на три-четыре метра от лодки, потом сделал четыре-пять осторожных гребков, продолжая твердить: «Катван, Катван».