Черный Арагац

— Да. И улика есть. И орудие убийства — кистень, который в зеркало влетел. Обыскать бы его не мешало.

Куроедов вдруг попытался левой рукой залезть в свой же левый же внутренний карман сюртука, но не успел. Полицейский его опередил, и на столе оказался какой-то рукописный текст, папиросы «Трезвон», спички, расчёска, тридцать копеек медью и червонец. Не забыл городовой снять с его пиджака и монокль.

— В брюках есть что? Говори! Ну! — зло рявкнул служитель закона.

— В них нет карманов, — просипел раненый.

Ардашев прочёл бумагу, изъятую у Куроедова, и спросил:

— Откуда у тебя этот акт?

— Нахичеванская дума распродала старый архив. Вот мне селёдку и завернули в эти бумаги, — едва шевеля губами, проронил «эксперт».

— Теперь всё становится на свои места, — заключил Ардашев. — Стало быть, и старичка Погосова ты прикончил, да? «Чёрный Арагац» искал, а найдёшь теперь бессрочную каторгу, да и то если очень повезёт. А то ведь, не ровен час, дело по убийству отставного полковника Верещагина передадут военному суду. Тогда тебе всё присовокупят: и душегубство титулярного советника Погосова, и архимандрита отца Адама. Военные судьи не милостивы. За три убийства — виселица. Жадность тебя сгубила, Куроедов.

— И Погосова он? Ах ты, зверь! — погрозил кулаком городовой и, вздохнув, грустно вымолвил: — А Левона Саркисовича я хорошо знал. Добрый был старик. Завсегда край котелка приподнимал и здоровался, когда мимо меня шествовал. Выпить любил — да. Но вреда от этого никому не было. Я не раз его домой «уставшего» сопровождал. А почему нет? Не грех помочь человеку, ежели он в возрасте.

В комнату влетел Бабук, а за ним — доктором с медицинским несессером. Врач скупо поздоровался и, сорвав с раны Куроедова кусок скатерти, принялся её обрабатывать, а потом и перевязывать заново.

Закончив, доктор осмотрел труп хозяина антикварной лавки и, разведя руками, вымолвил:

— Первая пуля угодила точно в середину сердца и две другие легли рядом. Поразительная меткость. Кто стрелял?

— А вот этот господин, — указал на Ардашева полицейский и добавил с сомнением: — Утверждают, что они студентом являются.

— Так и есть, — подтвердил Клим. — У меня и увольнительное свидетельство есть. Дома, правда, осталось. На вакациях я.

— Доктор, коли вы провели осмотр трупа, я попрошу вас задержаться до приезда судебного следователя и полицейских. Таковы правила, — пояснил городовой.

— Я знаю, — согласился врач и, закурив, занял последний свободный стул.

Бабук подошёл к столу и воскликнул:

— Вот она! Коллекция Верещагина! Монеты!

— Нет, это подделка, хотя и качественная. Настоящие золотые древнегреческие монеты он продал торговцу музыкальными инструментами Адлеру, а взамен заказал вот эти. Тот ему остался должен тысячу рублей. Я общался с ювелиром, изготовившим их из ассирийского золота.

— Какой умный был Виктор Тимофеевич!

— Замечу, что антикварий видел у меня две монеты из коллекции Верещагина и потому не стал мне подсовывать их точные копии, боясь, что я их разоблачу. Но мошенников это не спасло.

Приказчик взял со стола спички и спросил:

— Куроедова?

— Его, — подтвердил Клим.

— Красные, из публичный дом, да?

Студент кивнул.

Бабук покрутил в руках пачку папирос и, усмехнувшись, напомнил:

— Папиросы «Трезвон» — три копейка вагон.

— Хоть слабое, но доказательство, — резюмировал Ардашев.

— Вещи, изъятые у этого… Куроедова прошу не трогать. Следователь их изымет и внесёт в протокол. Моё дело порядок соблюсти до появления начальства, — предостерёг полицейский.

— Простите, — извинился Бабук. Повернувшись к Ардашеву, приказчик спросил: — Клим-джан, скажи, дорогой, как ты эта гадюка из пустой могила вытащил?

— Оказавшись на месте убийства Верещагина, я сразу понял, что преступник человек небогатый, потому что носит недорогие белые парусиновые штиблеты, — затушив в пепельнице папиросу, пояснил Клим.

— Э, ахпер-джан, так не бывает. Как ты это узнал?