Черный кофе. Десять маленьких индейцев. Убийство на Ниле. Смерть в Петре. Отложенное убийство. Мышеловка. Свидетель обвинения

Спасибо, голубчик. Я же говорю, по крайней мере, с погодой все в порядке. Уже хорошо! Потому что, если таких разных людей запихнуть в помещение… (Оглядывается.) Ты где? (Видит Мидж.) A-а! Вот ты где… Тогда все получится в десять раз хуже, ты со мной согласна?

МИДЖ. Что получится хуже?

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Конечно, можно поиграть в какие-нибудь игры… Но может случиться как в прошлом году… Я никогда не прощу себе! Бедняжка Герда! И что самое ужасное, она и в самом деле славная… Странно, что такой славный человек, как Герда, может быть совершенно лишен сообразительности. Если это называют законом равновесия, по-моему, он несправедлив.

МИДЖ. Люси, о чем ты говоришь?

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Об их выходных, голубчик. (Берет Мидж за левую руку.) Такое облегчение обсудить все с тобой. Ты так практична, Мидж.

МИДЖ. Да, конечно, но что, собственно, мы обсуждаем?

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Джон, разумеется, восхитителен! Эта неукротимая энергия, присущая, по-видимому, всем преуспевающим врачам… А вот Герда… Мы все должны быть с ней очень-очень добры…

МИДЖ. Полно, Герда Кристоу вовсе не так плохо соображает.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Голубушка! А эти глаза! Как у задумчивой коровы. Боюсь, она не понимает ни слова из того, что ей говорят.

МИДЖ. Тебя она, конечно, не понимает, и, пожалуй, я не стала бы ее винить! Ты мыслишь до того стремительно, что слова за мыслью не поспевают — им приходится перепрыгивать с предмета на предмет, без всяких связей.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Как мартышки… с ветки на ветку!.. К счастью, здесь Генриетта. Прошлой весной она была просто великолепна! Мы играли не то в лимерики[54], не то в анаграммы[55], что-то в этом роде… Уже все кончили писать, и вдруг выясняется, что бедняжка Герда и не начинала!.. Она даже не поняла, в чем смысл игры! Ведь это ужасно, Мидж, не правда ли?

МИДЖ. Ума не приложу, почему все-таки люди приезжают в гости к Энкейтлам?! С их мудреными играми и твоей своеобразной манерой говорить…

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Да, пожалуй, с нами непросто… Бедняжка Герда тогда, кажется, и совсем растерялась, а Джон, по-моему, рассердился. Как я была благодарна Генриетте! Она заговорила с Гердой, попросила у нее узор свитера, который был на ней — нечто невообразимое: цвет зеленого горошка, с какими-то висюльками, помпонами… Ох, просто отвратительно! Но Герда прямо ожила, у нее стал такой довольный вид! Самое скверное, что Генриетте пришлось купить шерсть и связать себе такой же свитер.

МИДЖ. И что, получилось действительно ужасно?

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Отвратительно!.. Нет! На Генриетте свитер смотрелся очень мило. Это как раз я и имею в виду, когда говорю, что мир устроен очень печально. Непонятно почему…

МИДЖ. Стоп, Люси! Не перескакивай с предмета на предмет, дорогая! Мы говорили про эти выходные. Я не вижу причин для беспокойства. Если ты воздержишься от заумных игр и постараешься ясно и внятно разговаривать с Гердой, а Генриетта будет сглаживать все возникающие неловкости, тогда в чем трудности?

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Все было бы прекрасно, если бы не Эдвард.

МИДЖ (взволнованно). Эдвард? (Встает и отворачивается к камину.) Да, разумеется. Но, Люси, зачем ты пригласила Эдварда, скажи на милость?

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Я и не приглашала. Он сам прислал телеграмму, можно ли ему приехать. Ты ведь знаешь Эдварда. Знаешь, какой он ранимый. Если бы я ответила «нет», он бы никогда больше не попросил разрешения к нам приехать.

МИДЖ. Да, верно.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Милый Эдвард. Если бы только Генриетта согласилась наконец выйти за него!

Мидж поворачивается к леди Энкейтл.

На самом деле он ей нравится. Если бы им удалось побыть все выходные вдвоем без Кристоу. А то Джон плохо действует на Эдварда! Джон сразу делается ну прямо такой, такой, — а Эдвард становится совсем не такой какой-то. Ты ведь понимаешь меня, правда?

Мидж кивает.

И я чувствую, Мидж, — все будет ужасно тяжело. (Берет «Дейли график».)[56]

Через левую дверь входит Гаджен — типичный образцовый дворецкий.

ГАДЖЕН. Мистер Эдвард.

Входит Эдвард Энкейтл, высокий, чуть сутуловатый мужчина лет тридцати пяти — сорока пяти, с приятной, чуть застенчивой улыбкой, — что называется, книжный человек. Одет в прекрасно сшитый, но несколько поношенный твидовый костюм. Гаджен выходит.

ЛЕДИ ЭНКЕЙТЛ. Эдвард! (Целует его.) Мы только что говорили — как хорошо, что ты приедешь!

ЭДВАРД. Люси! Как мило с твоей стороны, что ты разрешила мне приехать! Малышка Мидж! (С Мидж разговаривает снисходительно-ласковым тоном, как с ребенком.) Какая взрослая!

МИДЖ (ядовито). Уже сколько лет, как взрослая!

ЭДВАРД. Да, пожалуй. Я как-то не замечал.

МИДЖ. Понятно.

ЭДВАРД. В Эйнсвике время не движется.

Леди Энкейтл резко поворачивается, кладет газету на кофейный столик, потом подходит к бару, нервным движением берет с него книгу и ставит ее на полку.