Чёрный обелиск

Она начинает отсчитывать банкноты. Из настенных часов выскакивает кукушка и выкрикивает время: шесть часов. Я кладу деньги в карман.

— Выпьем по рюмочке за упокой души Мальвины, — предлагает «мадам». — Похороны завтра утром. Вечером нам уже нужно будет работать.

— Жаль, что я не смогу присутствовать на похоронах, — говорю я.

Мы пьем коньяк, смешанный с мятной водкой. «Мадам» утирает слезы.

— Я так расстроена!.. — сокрушается она.

Расстроены все. Я встаю и откланиваюсь.

— Установит памятник Георг Кролль, — говорю я.

Дамы кивают. Я нигде и никогда не видел такой честности и верности, как здесь. Они машут мне вслед из окон. Доги лают. Я быстро иду вдоль ручья в город.

— Что?.. — изумленно переспрашивает Георг. — Это невозможно!

Я молча достаю гульдены и раскладываю их на письменном столе.

— Что же ты, интересно, продал за такие деньги? — спрашивает он.

— Потерпи минутку.

Я как раз услышал велосипедный звонок. Через полминуты за дверью раздается властное покашливание. Я быстро сгребаю гульдены в кучу и снова сую их в карман. На пороге появляется Генрих Кролль; манжеты его брюк забрызганы уличной грязью.

— Ну как успехи? — спрашиваю я. — Продали что-нибудь?

Он ядовито смотрит на меня.

— Попробуйте-ка сами что-нибудь продать, когда все вокруг банкроты! Ни у кого нет денег! А если у кого и заведется пару марок, так он держится за них мертвой хваткой!

— Я попробовал, — отвечаю я. — И продал.

— Да? И что же вы продали?

Я поворачиваюсь так, чтобы видеть лица обоих братьев, и говорю:

— Обелиск.

— Чушь! — отвечает Генрих лаконично. — Приберегите ваши шуточки для Берлина!

— Я, правда, уже не имею никакого отношения к вашей фирме, поскольку моя работа здесь закончилась сегодня в двенадцать часов пополудни. Но не смог лишить себя удовольствия показать вам на прощание, как легко продавать памятники. Просто воскресное развлечение!

Генрих раздувается от злости, но пока держит себя в руках. Хотя и не без труда.

— Слава Богу, нам больше не придется слушать вашу глупую болтовню! Счастливого пути! В Берлине вас быстро отучат от ваших фокусов!

— Генрих, он и в самом деле продал обелиск, — говорит Георг.

Генрих недоверчиво таращится на него.

— Доказательства! — шипит он.

— Вот вам доказательства, — говорю я и подбрасываю вверх пачку купюр. — Даже в валюте!

Генрих на секунду столбенеет. Потом хватает на лету одну из банкнот, вертит ее в руках и проверяет, не фальшивая ли она.

— Везенье! — презрительно фыркает он наконец. — Элементарное тупое везенье!

— Такое везение нам сейчас очень кстати, Генрих, — замечает Георг. — Без этих денег мы бы завтра не смогли заплатить по векселю. Так что я бы на твоем месте лучше поблагодарил Людвига. Это первые настоящие деньги за столько времени! И они нам чертовски помогли.

— Благодарить?.. Еще чего! Больно много чести!

Генрих выскакивает из конторы, с треском хлопнув дверью. Истинный, гордый немец, который никому ничем не обязан.

— А что, наши дела действительно так плохи? — спрашиваю я.

— Хуже некуда. Но давай сначала разберемся с тобой. Сколько у тебя денег?

— Вполне достаточно. Мне прислали деньги на билет в третьем классе. Я поеду четвертым и сэкономлю двенадцать марок. К тому же, я продал пианино — не могу же я тащить его с собой. Старая шарманка принесла мне сто марок чистого дохода. Итого: сто двенадцать марок. На это я смогу жить, пока не получу свое первое жалованье.

Георг берет тридцать голландских гульденов и протягивает мне.

— Ты выступил в качестве специального агента. И имеешь право на комиссионные. Как Оскар-Плакальщик. А за особо выгодную сделку — пять процентов надбавки.

Между нами разгорается короткая перепалка; в конце концов, я беру деньги, как резерв на тот случай, если вылечу из редакции в первый же месяц.

— Ты уже знаешь, чем тебе придется заниматься в Берлине? — спрашивает Георг.

Я киваю.

— Строчить репортажи о кражах и пожарах, комментировать маленькие книжонки, бегать за пивом для редакторов, точить карандаши, исправлять опечатки... И по возможности пробиваться вперед...

Кто-то ударом ноги открывает дверь. В дверном проеме, как призрак, стоит фельдфебель Кнопф.

— Я требую восемь триллионов! — каркает он.

— Господин Кнопф, — отвечаю я. — Вы еще не совсем пробудились от долгого сна. Проснитесь, пожалуйста! Инфляция кончилась. Две недели назад вы могли получить восемь триллионов за надгробие, которое приобрели за восемь миллиардов. Сегодня это — восемь марок.

— Подлецы! Вы нарочно все так подстроили!

— Что?

— С этой вашей инфляцией! Чтобы ограбить меня! Но я не буду его продавать! Я подожду следующую инфляцию!

— Что?

— Следующую инфляцию!

— Ну хорошо, — говорит Георг. — За это надо выпить.

Кнопф первым хватается за бутылку.

— Хотите пари?

— Какое пари?

— Что я на вкус определю, откуда эта водка.

Он вынимает пробку и нюхает.

— Исключено, — говорю я. — Если бы это была водка из бочки — может быть, вы и определили бы ее происхождение; мы знаем, что тут вы лучший эксперт провинции. А бутылочная водка...

— На сколько спорим? На стоимость памятника?