Чёрный обелиск

Я не рассказываю о том, что плохо мне стало совсем по другой причине — от того, что мы обнаружили и хозяйку магазина, старушку, клочья которой прилипли к полуразрушенным стенам и оторванная голова которой торчала на крюке, словно насаженная на копье каким-то кровожадным варварским племенем.

— А вам нравится? — спрашивает Эдуард Герду томным голосом, напоминающим кваканье лягушки над темными омутами тоски.

— Очень, — отвечает Герда, с аппетитом уплетая паштет.

Эдуард, отвесив элегантный поклон, уносится прочь с грацией вальсирующего слона.

— Вот видишь? — говорит Герда с сияющей улыбкой. — Не такой уж он и жадный.

— Послушай-ка, принцесса цирка, овеянная волшебными опилками манежа, — говорю я, отложив вилку. — Перед тобой человек, который, выражаясь языком Эдуарда, еще не оправился после страшного унижения в виде измены некой дамы, смывшейся с богатым барышником. Неужели ты хочешь — опять же, как сказал бы этот непризнанный гений дешевого барокко, — пролить кипящее масло на мою кровоточащую рану и устроить мне дежавю?

Герда смеется.

— Не болтай ерунду, милый! — говорит она, орудуя ножом и вилкой. — И не дуйся как мышь на крупу. Если тебя раздражают состоятельные люди — сам разбогатей.

— Ценный совет! Может, еще скажешь, как это сделать? Колдовством?

— Как другие. У других же получается.

— Эдуарду этот отель достался по наследству, — с горечью отвечаю я.

— А Вилли?

— Вилли — барышник.

— А что такое барышник?

— Это спекулянт, который использует конъюнктуру рынка. Который торгует всем подряд — от селедки до акций сталелитейных заводов. Который делает деньги на чем угодно, где угодно и как угодно; главное — не загреметь за решетку, остальное неважно.

— Ну вот видишь! — говорит Герда, доедая последний кусок паштета.

— Ты хочешь, чтобы я стал таким же?

Герда аппетитно раскусывает хрустящую булочку.

— Становись или не становись — дело твое. Только не злись от того, что ты не хочешь им становиться, а другие хотят и становятся. Ругаться может каждый, милый!

— Верно, — растерянно произношу я, ошеломленный и в то же время отрезвленный.

В моей голове словно вдруг лопнула целая куча мыльных пузырей. Я смотрю на Герду. У нее чертовски реалистичный взгляд на вещи.

— Ты и в самом деле права.

— Конечно, я права. Но посмотри, что там такое несут. Неужели это тоже — нам?

Это, как оказалось, тоже нам. Жареная курица со спаржей. Угощение для оружейных баронов! Эдуард сам руководит операцией. Под его контролем Фрайданк разрезает курицу.

— Грудку — даме! — командует Эдуард.

— Я предпочитаю ножку, — говорит Герда.

— Ножку и кусочек грудки — даме! — галантно объявляет Эдуард.

— Не возражаю, — отвечает Герда. — Вы настоящий кавалер, господин Кноблох! Я сразу это поняла!

Эдуард самодовольно ухмыляется. Я никак не могу понять, для чего он разыгрывает весь этот спектакль. В то, что Герда настолько ему понравилась, что он готов на такие жертвы, я не верю. Скорее он пытается отбить ее у меня из мести за наши талоны. Так сказать, акт справедливого возмездия.

— Фрайданк, — говорю я. — Заберите этот скелет с моей тарелки. Я не ем кости. Дайте мне вторую ножку. Или вы притащили сюда жертву войны с ампутированной ногой?

Фрайданк, как овчарка, оглядывается на хозяина.

— Это же самое вкусное, — объясняет Эдуард. — Объедать мясо на костях грудки — особое удовольствие для гурманов.

— Я не из отряда грызунов. Я пришел ужинать, а не точить зубы.

Эдуард пожимает свои жирные плечи и нехотя кладет мне вторую ножку.

— Может, тебе лучше немного салата? — спрашивает он. — Спаржа очень вредна для пьяниц.

— Давай сюда спаржу. Я современный человек и наделен мощным инстинктом саморазрушения.

Эдуард удаляется с видом обиженного резинового носорога. Мне вдруг приходит в голову неожиданная идея.

— Кноблох!! — рявкаю я генеральским басом а ля Рене де ла Тур.

Он подпрыгивает на месте, словно в спину ему вонзилось копье, и оборачивается.

— Это еще что такое? — спрашивает он в ярости.

— Что?

— Так орать!..

— Орать?.. Кроме тебя здесь никто не орет. Может, ты недоволен тем, что мисс Шнайдер захотелось немного салата? Зачем же ты тогда его сам предлагал?

Зрачки Эдуарда расширяются до угрожающих размеров. Чудовищное подозрение, зародившееся в его мозгу секунду назад, на моих глазах перерастает в уверенность.

— Это... вы? — спрашивает он Герду. — Вы меня позвали?

— Если есть салат, я и в самом деле не откажусь, — отвечает та, не понимая, что происходит.

Эдуард все еще стоит у стола. Он уже не сомневается в том, что Герда — родная сестра Рене де ла Тур. Я вижу, как он жалеет о потраченных вхолостую паштете, курице и спарже. Он потрясен сознанием того, что его жестоко и цинично обманули.

— Это был господин Бодмер, — услужливо сообщает ему Фрайданк. — Я видел.

Но его слова не доходят до сознания Эдуарда.