Чёрный обелиск

— Отстань, Сократ несчастный! — возмущаюсь я. — Ты что, не видишь, что это дело жирных лап Эдуарда?

— Вижу. Но кто тебя предал? Эдуард или Герда?

— Герда, кто же еще! Мужчина в таких делах никогда не виноват.

— Женщина тоже.

— А кто же тогда виноват?

— Ты. Кто же еще?

— Ладно, — говорю я. — Тебе хорошо говорить: тебя не обманывают. Ты сам обманываешь.

Георг самодовольно кивает.

— Любовь — это не вопрос морали, это вопрос чувства, — менторским тоном произносит Георг. — А чувство не знает предательства. Оно растет, слабеет, умирает или переключается на другой объект. Где же тут предательство? Ты что, подписывал контракт? Не ты ли плакался Герде в жилетку по поводу твоих страстей по Эрне?

— Только в самом начале. Она же была в «Красной мельнице» во время нашего скандала и все видела.

— Ну так не ной. Забудь про нее или действуй.

Рядом с нами освобождается столик. Мы садимся. Официант Фрайданк убирает со стола грязную посуду.

— А где господин Кноблох? — спрашиваю я.

Фрайданк озирается.

— Не знаю. Он все время был у того столика, где сидит дама.

— Как все просто! — говорю я Георгу. — Вот тебе и ответ на все вопросы. — Я просто стал жертвой инфляции. Уже второй раз. Сначала Эрна, теперь Герда. Может, я прирожденный рогоносец? С тобой такого не бывает.

— Борись! Еще ничего не потеряно. Иди к Герде!

— Как мне с ним бороться? Что я могу ему противопоставить? Могильные плиты? Он дает седло косули и стихи. Разницу между моими и его стихами она вряд ли увидит, а вот в еде она толк знает. К сожалению. И я, осел, сам в этом виноват! Я притащил ее сюда и пробудил ее аппетит. В буквальном смысле!

— Тогда откажись от нее. Какой смысл бороться? Бороться за чувство вообще бесполезно.

— Бесполезно? Так зачем же ты только что советовал мне это делать?

— Затем, что сегодня вторник. А вот и Эдуард — в воскресном сюртуке и с розой в петлице. Ты проиграл.

Увидев нас, Эдуард растерянно-удивленно вскидывает брови. Потом косится на Герду и приветствует нас небрежно-покровительственным тоном победителя.

— Господин Кноблох, — говорит Георг. — Верность ведь, в сущности, — синоним чести, как провозгласил наш любимый фельдмаршал? Или я ошибаюсь?

— Как посмотреть... — осторожно отвечает Эдуард. — Сегодня у нас в меню — кенигсбергские битки с подливкой и картофелем. Весьма недурное блюдо.

— Позволительно ли солдату наносить своему товарищу удар в спину? — не унимается Георг. — Брат брату? Поэт поэту?

— Ну поэты только тем и занимаются, что нападают друг на друга. Они открыто исповедуют эту борьбу.

— Они исповедуют открытую борьбу, а не трусливую тактику ударов кинжалом в живот, — вставляю я.

Эдуард широко ухмыляется.

— Победа — победителю, друг мой Людвиг, catch as catch can. Я же не ною, когда вы заявляетесь сюда со своими талонами, которым уже грош цена!

— Еще как ноешь!

В этот момент кто-то отодвигает Эдуарда в сторону.

— Привет, мальчики! Вы уже здесь? — произносит Герда сердечным тоном. — Давайте обедать вместе! Я была почти уверена, что вы придете!

— Ты сидишь в винном зале, а мы пьем пиво, — ядовито отвечаю я.

— Я тоже предпочитаю пиво. В общем, я пересяду к вам.

— Ты позволишь, Эдуард? — спрашиваю я. — Catch as catch can?

— Что значит «ты позволишь»? — возмущается Герда. — Эдуард, я думаю, только порадуется, если я буду обедать с его друзьями, верно, Эдуард?

Эта змея уже называет его по имени.

— Конечно... — мямлит Эдуард. — Я ничего... не имею против... Разумеется. Для меня это... радость...

Он представляет собой яркое зрелище: красный, злой, с улыбкой ненависти на губах.

— Какая у тебя милая розочка в петлице! — говорю я. — Ты что, собрался к кому-то свататься? Или это просто любовь к природе?

— У Эдуарда очень тонкое чувство прекрасного, — отвечает за него Герда.

— Это точно, — подтверждаю я. — Он угощал тебя обычным обедом? Этими пошлыми кенигсбергскими битками с какой-то примитивной немецкой подливкой?

Герда смеется.

— Эдуард, покажи, что ты настоящий джентльмен! Позволь мне пригласить твоих друзей на обед! Они постоянно твердят, что ты жутко жадный. Давай докажем им, что это не так. У нас сегодня...

— ...кенигсбергские битки, — перебивает ее Эдуард. — Хорошо, угостим их битками. Я, так и быть, позабочусь, чтобы им достались самые отборные.

— Седло косули... — говорит Герда.

Эдуард вдруг становится похож на сломанную паровую машину.

— Вот эти два типа — не друзья! — заявляет он.

— Что?

— Мы — побратимы, как Валентин, — говорю я. — Ты помнишь наш последний разговор в литературном клубе? Хочешь, чтобы я воспроизвел его сейчас в присутствии дамы? В какой стихотворной форме ты сейчас сочиняешь?

— А о чем вы говорили? — спрашивает Герда.

— Ни о чем! — торопливо отвечает Эдуард. — От этих двух болтунов никогда не добьешься правды! Им бы только зубоскалить! Клоуны несчастные! Они и понятия не имеют о драматизме жизни!

— Кто может лучше нас понимать драматизм жизни, если, конечно, не считать могильщиков и гробовщиков?

— Да что — вы! Вы знаете толк лишь в комизме смерти! — заявляет вдруг Герда ни с того, ни с сего. — И потому ничего не понимаете в драматизме жизни.