Честь мундира. Записки полковника

– Если бы я знал, каких засранцев освобождаю, я бы твой город не брал! – сказал он. – Вот смотри, во что ты мне обошелся.

Он задрал белую майку и повернулся ко мне боком. Его бок напоминал хорошо засохшее копченое мясо.

Опустив майку, он посмотрел на меня так, будто это я в 1943-м нанес ему рану. Этот его выжигающий взгляд нельзя было выдержать. Я опустил глаза и стал лопотать что-то благодарное пьяненьким языком. Он налил водку в рюмки и мы снова выпили. И снова, – не чокаясь. И снова закурили.

– Я в 93-м ездил в твое Барвенково, на день освобождения города, – хмурым и ностальгическим тоном говорил Городецкий, – прошелся по Киевской улице… Когда мы ее брали, она называлась улицей Кагановича… Там в самом конце ее, с донецкой стороны, есть элеватор… На нем наш артиллерийский разведчик сидел… А уже в самом городе, там где станция и церковь рядом, – там меня тогда осколком немецкого снаряда и резануло…

После этих слов он встал, и, широко расставляя ноги, словно на палубе качающегося судна, ушел в глубину квартиры, – я слышал только, как хлопали дверцы шкафа. Городецкий вернулся на кухню со старой и потертой картонной папкой, – тесемки на ней были оторваны. Он стал рыться в каких-то пожелтевших бумагах. Достал вчетверо сложенную и бледную копию «Красной звезды» – газета на складках уже протерлась. Он осторожно, будто драгоценную архивную реликвию, развернул ее, и, надев очки в толстой роговой оправе, стал скользить по выгоревшим строчкам подагрическим пальцем.

– Вот, вот, вот! – воскликнул Городецкий, – вот, читай вот здесь! Читай в голос!

Я стал читать: «Войскам, участвовавшим в освобождении г. Барвенково, Мариуполь, Волноваха и других городов, приказом Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина от 10 сентября 1943 года объявлена благодарность и в столице СССР г. Москве дан салют 12-ю артиллерийскими залпами из 124 орудий».

Закончив читать, я взглянул на генерала. Он смотрел на меня гордыми и счастливыми глазами, – словно только что Сталин приказа салютовать именно ему 12-ю артиллерийскими залпами.

Тут мне позвонила жена. Ее тревожный голос из тяжелой, как гантеля, трубки старого телефона был слышен в кухонной тишине. Я хмельным голосом виноватого самовольщика пытался объяснить причину своего отсутствия дома в ту ночь. Городецкий взял у меня трубку и сказал:

– С вашим мужем все в порядке. Это я задержал его и прошу у вас прощения. Ну сегодня день такой, сами понимаете… Можно сказать, вечер моих воспоминаний. Мы только что с ним взяли его родной город Барвенково… С третьего раза! И это дело надо отметить…

Индульгенция была получена.

Вторая бутылка «Распутина» закончилась, когда 1890-й Барвенковский отдельный самоходный артиллерийский полк Городецкого весной 1945-го крошил мощную немецкую оборону под Виттенбергом…

Уже светало, когда мы расстались.

Генерал стоял на балконе в белой майке и курил.

Я махнул ему рукой.

Он не ответил.

Он со мной ни разу так и не чокнулся…

Замполит

1

В тот день, когда я был в командировке на Новой Земле, в моем мобильнике булькнула скорбная SMS: «Не стало Гартина». Я был ошарашен этой вестью и в ту же минуту стал лихорадочно звонить полковнику в отставке Очерету, приславшему мне это траурное сообщение. Мы с ним несколько лет вместе служили в группе референтов министра обороны России, а Гартин был нашим начальником. Мне не терпелось выяснить причину смерти человека, который был моим другом.

Но когда я после нескольких безуспешных попыток все-таки дозвонился в Москву, никогда не лукавивший Очерет почему-то увиливал от прямых ответов на мои напористые вопросы. Он явно чего-то не договаривал. И, похоже, совсем растерялся, когда я спросил его:

– А заключение врачей какое?

Полковник молчал.

Я снова задал ему тот же вопрос.

Он опять молчал.

Это взбесило меня. Я заорал в трубку:

– Алло, твою мать! Ты слышишь меня!? От чего умер Гартин!? Инсульт, инфаркт, тромб или что!!!?

Та же тишина в трубке.

Наконец, – какое-то опасливое бубнение:

– Прилетишь в Москву, все узнаешь. Петрович это… нууу… погиб. Трагически…

– А как погиб? – наседал я, еще сильнее заводясь, – автокатастрофа? Выпал из окна? Ударило током? Разбился в лифте? Утонул? Ну, говори же, черт побери!

В ответ – опять недомолвка:

– Прилетишь в Москву, все узнаешь. Случилась трагедия. Это – не телефонный разговор.

Но я не унимался:

– Когда похороны? Где прощание? Где будут отпевать Петра Петровича? На каком кладбище его похоронят?

Тут были уже конкретные ответы:

– Похороны через три дня. Прощание – в госпитале Бурденко. Похоронят на Троекуровском кладбище. А отпевать не будут…

– Почему не будут отпевать? – все так же вгрызался я в Очерета, – потому что Гартин так завещал? Жена или дети так решили? Или потому, что он – коммунист?

И снова – издевательская тишина в трубке. После паузы – ответ:

– Потому что церковники отказались отпевать… Извини, больше ничего не могу сказать… Мне тоже тяжело.

В телефонной трубке протяжно пульсировали гудки.

А в голове моей застряла фраза: «Церковники отказались отпевать»…