Честь мундира. Записки полковника

У меня были весьма скудные представления о религиозных канонах, но о том, что не отпевают самоубийц, я где-то читал или слышал. И от этого мрачная весть становилась еще загадочнее.

Я позвонил еще нескольким бывшим сослуживцам, чтобы все-таки узнать хоть какие-нибудь подробности о смерти Гартина, но все они, будто сговорившись, отвечали неохотно и теми же мутными намеками. К тому же связь была отвратительной и приходилось звонить каждому по несколько раз. А телефоны жены Гартина и его сына были отключены.

2

Так ничего и не выяснив, я решил пойти в штаб военной базы и узнать, когда будет ближайший самолет на Большую Землю, – мне надо было попасть на похороны Гартина.

Тут открылась дверь гостиничного номера, в котором я квартировал вместе с военным летчиком, и в наше теплое обиталище он ввалился – заснеженный и краснощекий штурман транспортного самолета Ил-76. Капитан с порога стал проклинать набросившуюся на остров свирепую арктическую пургу и сообщил, что метеослужба военной базы «не дает погоду» на ближайшие дни. Потому всем самолетам на аэродроме придется сидеть на приколе.

– Так что в Москве мы, видимо, окажемся не скоро, – бурчал капитан, стаскивая тяжелые унты, – а мне в Москву позарез надо, у жены завтра – день рождения. Но вы не поверите, – я третий год подряд, едри его в корень, не могу попасть на праздник своей благоверной! Как только у нее день рождения, – так я в командировке…

Я снял пухлую зимнюю куртку и сел на кровать, расстроенный и печальной вестью из Москвы, и своей беспомощностью перед пургой, из-за которой не смогу быть на похоронах Гартина.

Штурман вышел в коридор. Слышно было, как он стучал в двери соседних номеров. Вернувшись через пару минут, он сказал мне:

– Видимо, ребята из экипажа застряли в бильярдной. Там пиво, сухарики…

Капитан стал звонить кому-то по мобильнику, хмуро глядя в окно, уже почти наполовину залепленное снегом. «Ну что же, товарищ командир, – отчеканил он с улыбкой деланно-мстительным тоном, – тогда и я начинаю разогревать свой двигатель. Горючее у меня есть».

После этих слов капитан открыл жалобно мяукнувшую дверь старого холодильника, достал большую бутылку водки, початую банку с бурыми помидорами, кусок надгрызенной колбасы и полбуханки черного хлеба. Хмурое выражение его лица быстро растаяло. У капитана был уже довольный, даже несколько праздничный вид, – он стал тихонько и бравурно мурлыкать себе под нос мелодию, в которой угадывался марш авиаторов: «Все выше, и выше, и выше».

Видимо, обратив внимание на мою мрачную физиономию, капитан заметил:

– Вы что, – тоже расстроились из-за непогоды?… У вас такое, извините, похоронное выражение лица… Сейчас мы вашу печаль вылечим…

И он подмигнул мне.

– Моего друга сегодня не стало, – ответил я, – очень хороший, светлый и порядочный человек был.

Капитан перестал шинковать колбасу, сочувственно посмотрел на меня, перекрестился и спросил:

– Болезнь, несчастный случай, возраст?

– Пока и сам точно не знаю. Звонил друзьям в Москву, но никакой ясности… Говорят, что погиб, а как именно – непонятно. Туман какой-то…

– И кем был ваш друг? – поинтересовался капитан, разливая водку в два желтоватых граненых стакана.

– Политработником.

– Замполитом был, значит?

– Комиссаром, можно сказать.

Капитан достал из обшарпанного, времен СССР, посудного шкафа белый пластмассовый стакан и осторожной струйкой налил в него водку. А сверху положил кусок хлеба.

Мы выпили, не чокаясь. Штурман жевал колбасу, вперившись задумчивым взглядом куда-то в пол. Затем пристально посмотрел на меня и сказал:

– Знаете, я много раз встречал в войсках дураков, которые считали советских замполитов трепачами и бездельниками… Вы же наверняка тоже слышали эту глупую солдафонскую шутку, – чем отличается замполит от командира? Командир, мол, говорит починенным: «Делай, как я», а замполит: «Делай, как я сказал»…

Услышав это, я поддакнул капитану, вспомнив и другую, некогда расхожую в армии и еще более ядовитую фразу о замполитах: «Рот закрыл – и рабочее место убрано»…

Капитан хмыкнул и продолжил: