Четверть века назад. Часть 2

Аглая сидла вся багровая и злая донельзя. Какъ ни ршительно намренъ былъ князь Ларіонъ, по общанію своему Софь Ивановн, «постараться сумть» въ разговор съ любезною невсткой говорить съ ней такъ чтобъ она «поняла» и послушала, — но онъ былъ дйствительно не Зяблинъ: онъ не умлъ находить подходящихъ подъ ея пониманіе словъ, способныхъ произвести на нее впечатлніе и заставить ее уклониться отъ прямаго предмета ея хотнія, къ которому она, какъ рогатыя животныя, неслась неизмнно головой внизъ, не видя ничего по сторонамъ и топча подъ ногами съ безжалостною тупостью четвероногаго все что ни попадалось ей при этомъ на пути. Въ каждомъ его даже самомъ спокойномъ, самомъ миролюбивомъ слов она инстинктивно чуяла нерасположеніе его, его глубокое пренебреженіе къ ней, къ ея понятіямъ, къ ея «пород» — и чувствовала себя глубоко оскорбленною имъ. Она его и боялась, и ненавидла въ одно и то же время во глубин своей, какъ выражался онъ, «рабской» натуры, и цплялась тмъ упорне за ршеніе свое выдать дочь за графа Анисьева что (какъ далъ это понять ей однажды «бригантъ») общественное положеніе этого предполагаемаго будущаго зятя ея должно было быть настолько же блестящимъ насколько и положеніе ея beau fr`ere, и что это давало ей возможность не нуждаться въ немъ боле, уйти отъ его гнета, отъ того что, говоря о княз Ларіон графин Анисьевой въ Рим, она называла «l'insupportable tyrannie de son grand air»…

— Моя дочь упряма, отвчала она хныча на его слова, — et volontaire comme l''etait feu v^otre fr`ere Michel, qui m'а rendu malheureuse pendant quinze ans de ma vie!..

— Ну, это еще неизвстно, кто былъ несчастне, вы или мой братъ, такъ и вырвалось на это у князя Ларіона.

— Я, я, j'ai rendu Michel malheureux? возопила въ свою очередь Аглая, такъ и вспрыгнувъ на своихъ подушкахъ; — докажите это, докажите!..

— Ничего я доказывать не стану, сказалъ онъ сдерживаясь, — и готовъ даже признать что вы были несчастнйшею женщиной въ свт и заслуживаете поэтому всякой жалости и слезъ, участія, если вамъ угодно… Но, признавъ это въ ваше удовольствіе, я осмлюсь спросить васъ дале: то именно что вы были несчастны сами не должно ли оно внушать вамъ самое горячее желаніе уберечь отъ такого же несчастія дочь вашу?

Аглая не поняла, и захлопала глазами:

— Но о чемъ же я думаю какъ не о ея счастіи, Larion?

— По-вашему, счастіе для нея — этотъ флигель-адъютантъ, а но ней — это смерть и гибель; какъ не хотите вы это понять?

— Mais ce n'est qu'un caprice de sa part, Larion. Почему бы ей было не любить се charmant jeune homme qui а tout pour lui?

— «Tout», презрительно сказалъ онъ, — кром того что нужно чтобы заговорило сердце такого созданія какъ H'el`ene… Впрочемъ, дйствительно, вамъ этого не понять! проговорилъ онъ сквозь зубы, поспшно вставая съ мста и принимаясь шагать по комнат, какъ длалъ онъ это всегда когда одолвало его волненіе.

— И какъ она можетъ предпочитать ему ce petit monsieur de rien, du tout, продолжала не слушая Аглая, — qui n'а aucune position pans le monde, и за котораго она теперь вздумала вдругъ выходить замужъ!.. Разв можно позволить ей faire une m'esalliance comme cela, Larion?

Онъ быстро повернулъ на нее изъ противоположнаго конца комнаты съ какимъ-то внезапнымъ нервнымъ порывомъ:

— Ну да, ну да, отрывисто, черезъ силу пропускалъ онъ слово за словомъ на ходу, — предпочитаетъ, любитъ, обожаетъ!.. И что же мы съ вами противъ этого сдлать можемъ!.. Что про-тивъ э-то-то сдлать можно? съ какою-то злобой отчеканивалъ онъ. — Никакого тутъ «m'esalliance» нтъ, все это вздоръ и пустяки ваши, — онъ и по рожденію своему, и по воспитанію разв только въ вашихъ понятіяхъ не пара H'el`ene. Онъ молодъ, не жилъ, — вотъ единственное что можно разв сказать противъ него… Но будь онъ и не то что онъ есть, будь онъ негодяй, бездльникъ, отъявленный мерзавецъ, что же вы сдлаете, что сдлаете, повторялъ князь Ларіонъ неестественнымъ, крикливымъ голосомъ, — когда она его любитъ… любитъ… понимаете ли вы, лю-битъ!

— Elle ne doit pas l'aimer, Larion! упершись какъ волъ въ стну, возглашала на это Аглая.

— «Ne doit pas»! повторилъ онъ ея интонаціей, совершенно выходя изъ себя;- ну, подите, помшайте, упросите или заставьте ее не любить, не думать, не страдать по немъ!.. Ну, какъ, какъ, хотлъ бы я посмотрть, взялись бы вы за это?… Я знаю, вы способны на многое… но что же изъ этого? Ну, вы ее убьете, въ гробъ положите, а все же она за вашего селадона-іезуита въ аксельбантахъ не выйдетъ, а умретъ, съ именемъ этого Гундурова на устахъ и въ сердц… Господи, какъ бы вдругъ осиливъ себя, заговорилъ онъ другимъ, почти спокойнымъ и насмшливымъ тономъ, — да неужели все это не дается понять собственному вашему разсудку?… Ну, вы бы хоть на себ когда-нибудь испытали, легко-ли сердце заставить отказаться отъ того что его влечетъ… Не велика сравнительно жертва, а попробуйте, напримръ, отказаться отъ удовольствія пить съ утра до вечера чай съ господиномъ Зяблинымъ вдвоемъ, какъ вы это длаете каждый день!..