Четверть века назад. Часть 2

— Извольте, Ольга Елпидифоровна, извольте! молвилъ озадаченный Ловеласъ, тщетно стараясь прикрыть видомъ ироніи то неодолимое смущеніе которое овладло имъ въ эту минуту, — благоволите только объяснить мн за что вы такъ разгнвались?…

— Вы безчестный, скверный человкъ! говорила она понизивъ голосъ и свшиваясь къ нему слегка изъ окна, — вы клялись не искать меня, избгать со мною встрчи… А вы теперь дерзко, нахально смете являться сюда!.. Зачмъ? Вы знаете что я невста… Женихъ мой добрый, честный, благородный человкъ… Что же вы думаете про меня, на что надетесь?…

Глаза ея, показалось ему, становились все зле, все безпощадне… И тмъ соблазнительне, тмъ желанне была она для него въ эту минуту.

— Ольга Елпидифоровна, позвольте… попытался онъ было уговорить ее, — но она не дала ему на это времени.

— Вы мн противны, отвратительны! Уходите, а не то я погублю себя и васъ, скандалъ надлаю, разкажу все капитану, отцу!.. Этого ли вы хотите?…

— Я удаляюсь, сударыня, проговорилъ онъ посл нсколькихъ секундъ колебанія, съ желчною улыбкой на поблвшихъ губахъ, — ни чьей гибели я не желаю. Успокойте ваши нервы, сдлайте милость!..

И онъ быстрыми и неврными шагами вышелъ изъ палисадника.

Она вскинулась съ мста, пробжала черезъ весь домъ въ свою комнату, и бросившись тамъ на постель разрыдалась въ подушки неудержимыми слезами:,

— Противный, мерзкій, говорила она себ сквозь эти слезы, — хорошо что онъ стоялъ тамъ, за окномъ!.. Будь онъ въ комнат, я бы пожалуй, дура, подъ конецъ не выдержала, на шею ему кинулась…

Ашанинъ прошолъ изъ палисадника во дворъ дома, встртилъ тамъ какого-то мальчика-слугу въ куцомъ фрачк, метавшаго камешками въ сосдній заборъ, прервалъ его полезное занятіе пославъ его сказать Вальковскому собираться скоре, а самъ, отдавъ кучеру приказаніе пріхать съ Иваномъ Ильичемъ на станцію, направился туда, или врне направился самъ не зная куда, по улицамъ незнакомаго ему города, пытаясь заглушить усиленнымъ движеніемъ клокотавшее въ душ его бшенство… О, что бы онъ далъ теперь чтобы сломить, смять, задушить это «своенравное, злое… и очаровательное созданіе», задушить эту злость безконечными, безумными поцлуями…

«Фанатикъ» давнымъ давно уже поджидалъ его на каменномъ крыльц большой двухъэтажной станціи, изучая тмъ временемъ «подходцы и складку» сидвшаго съ нимъ рядомъ какого-то ямщика-ухоря съ наглымъ и пьянымъ лицомъ («типъ» этого ухоря онъ тутъ же поршилъ «воспроизвести» въ піес Ямщики, или какъ гуляетъ староста Семенъ Ивановичъ, которую давно уже жаждалъ поставить на «благородномъ театрик»), когда нашъ Донъ Жуанъ, все такъ же злой, на успвшій уже порядочно устать, появился предъ нимъ.

— Гд это ты шатался? Обдъ давно готовъ, пробурчалъ онъ, — у меня въ живот барабанщики съ часъ ужь времени зорю бьютъ.

— Теб бы жрать все! злобно отрзалъ въ отвтъ Аріанинъ, подымаясь къ нему по ступенямъ крыльца.

— Ну, а что у тебя тамъ, подмигнулъ ему Вальковскій съ нескрываемымъ злорадствомъ въ тон и усмшк сопровождавшей эти слова, — сорвалось, видно? И въ комнату то-есть не пустили даже?…

— Молчи, болванъ! прошиплъ на него красавецъ сверкая загорвшимися новымъ бшенствомъ глазами.

— Работа! крикнулъ въ то же время сидвшій подл «фанатика» ямщикъ, кидаясь съ мста внизъ подъ шумъ колесъ подъзжавшей къ станціи дорожной кареты и, огибая крыльцо, побжалъ къ лошадямъ своимъ въ конюшню.

Городъ стоялъ на большомъ московско-курскомъ шоссе; проздъ былъ огромный, къ станціи съ громомъ колокольчиковъ и гикомъ ямщиковъ, то и дло подъзжали и отъзжали отъ нея экипажи всякихъ родовъ и видовъ.

Изъ подкатившей теперь къ ея крыльцу кареты вышла молодая, маленькая и худенькая барыня съ полу болзненнымъ, полупикантнымъ выраженіемъ блднаго и капризнаго лица. Она держала въ одной рук дорожный мшокъ и, чуть-чуть приподнявъ другою спереди платье, брезгливо принялась всходить по пыльнымъ ступенямъ на самыхъ кончикахъ крохотныхъ ножекъ, обутыхъ въ ботинки бронзовой кожи.

— Зинаида Васильевна! выкликнулъ, уставясь глазами на эти ножки, отверженный искуситель Ольги Акулиной.

— Ахъ, Владиміръ Петровичъ! отвтила она такимъ же восклицаніемъ, моргнула съ видимо радостнымъ видомъ недурными, быстрыми, темными глазами, — здравствуйте! Какъ вы здсь?

— Проздомъ. А вы куда, и откуда?

— Изъ Москвы, въ деревню къ maman, которая должна прислать сюда за мною лошадей. И вообразите (личико ея при этомъ все сморщилось какою-то очень милою жалобною гримаской), горничная моя, какъ нарочно, заболла вчера, горячкой, я должна была отправить ее въ больницу, а сама ухала fine seule и, если теперь лошади отъ maman не пришли, я принуждена буду ожидать одна здсь, въ этой отвратительной гостинниц,- я ее давно знаю…

— Можно сейчасъ провдать, сказалъ Ашанинъ:- Ваня, сходи тутъ, спроси, нтъ ли лошадей и посланнаго изъ деревни Маріи Николаевны Кошанской?

Вальковскій глянулъ злобнымъ взглядомъ на него и на говорившую съ нимъ даму, поднялся однако послушно съ мста и отправился исполнять порученіе.

— А у матушки вашей имніе тутъ не подалеку? сказалъ Ашанинъ, продолжая стоять на крыльц съ прізжею.