Четыре беса

 Потом понеслись они один к другому и встретились. Бледные мерили они глазами один другого и опять понеслись. Он схватил ее, но она упала. Начали, опять, -- он свалился.

 Начали заново, один на один; с каждым мгновением, казалось, она бледнела, -- и оба упали, сперва Фриц.

 Луиза и Адольф громко смеялись на своих качелях. Адольф кричал:

 -- Ну, и удачный у тебя выдался денек!

 Луиза крикнула:

 -- Его сглазили.

 И опять они смеялись, там, наверху, на качелях.

 Они продолжали, но недолго: Люба уронила Фрица, он громко ругался внизу на растянутой сетке.

 И вдруг все, взволнованные и раздраженные, закричали один на другого громкими, пронзительными голосами, -- только Люба молча смотрела широко раскрытыми глазами, бледная, несмотря на все напряжение работы.

 Опять Фриц взобрался вверх, и начали снова. Оба кричали, оба носились по воздуху.

 Носились один навстречу другому, и равно в обоих возрастало то же неистовство. С криком схватывали они друг друга, яростно обнимали один другого.

 Уже это была не работа. Это было сражение. Уже они не сходились, не схватывались, не обнимались. Они только нападали и боролись, как звери.

 В отчаянной борьбе пытая свои силы, мелькали в воздухе оба тела.

 Не переставали. Уже и командных слов не было. Бессмысленно, с дикою, непреодолимою ненавистью носились они по воздуху, и сами словно испуганные, в ужасном кулачном бою.

 Вдруг Люба с криком свалилась, -- и лежала одно мгновение в сетке, как не живая.

 Фриц взобрался на свою качель и смотрел на побежденную, стиснув зубы, бледный, как маска.

 Он встал на трапецию и сказал:

 -- Она не может больше работать. Переменимся, -- она берет верхнюю качель, а Луиза работает здесь.

 Он говорил резко, как имеющий власть повелевать. Никто не отвечал, но Луиза медленно стала спускаться из-под свода к Любиной качели.

 Люба не сказала ни слова. Только приподнялась в сетке, как сраженный зверь.

 Медленно взлезла по верхнему канату под купол.

 И они работали опять по-новому.

 Но уже силы у Фрица упали. Самый его гнев истощал его. Руки больше не держали: упал, и Луиза свалилась.

 -- Да что с тобою? -- спросил Адольф, -- никак ты болен. Возьми себе купол, -- с этим ты справишься, -- а то ведь не идет.

 Фриц не отвечал и сидел, понуря голову, как сраженный ударом.

 Потом сказал, -- пробормотал сквозь зубы.

 -- Да, мы, конечно, можем поменяться, -- на сегодня.

 Он выбрался из сетки, и вышел. Его сжатые руки были бледны. Ему казалось, что конюхи шепчут его имя, и он, полный стыда, прокрался мимо них, как собака.

 В уборной бросился на матрас. Уже не чувствовал своего тела. Но его глаза пылали.

 Не мог успокоиться. Опять начал упражняться. Подобно человеку, который трогает болящий зуб, чтобы успокоить его зудение, и нажатием пальца причиняет себе боль, -- Фриц продолжал подвергать испытаниям свои ослабевшие члены.

 Пытал лихорадочно, сможет ли это сделать, сможет ли то сделать:

 Ничего не мог. Лег опять, -- и снова пытался упражняться. И самая эта старательность в попытках утомляла его, -- напрасно, -- и опять.

 Так прошел день. Фриц не выходил из цирка. Бродил вкруг манежа, как злая совесть около злодея.

 Вечером работал он с Луизой наверху в куполе.

 Он боролся, как бешеный, с своими непослушными членами. Напрягал отчаянно свои дрожащие мускулы.

 Удалось, -- раз, еще раз, еще раз.

 Переносился назад, вперед, отдыхал.

 Ничего не видел--ни купола, ни лож, ни Адольфа. Только трапецию, ту, которой ему надо было достигнуть, и Луизу, которая качалась перед ним.

 Потом бросился вниз, с криком, -- казалось, что шум крови в тоскующем мозгу обновил его ткань, -- схватился за Луизину ногу и упал в заколебавшуюся сеть.

 Во всем громадном помещении было тихо, тихо, как будто все считали его мертвым.

 Тогда Фриц слегка приподнялся. Не понимал, где он. Едва опомнился, и с ужасным напряжением увидел манеж, сетку, и черное окружение людей, ложи и ее.

 Пораженный отчаянием, страдая не столько от ушибов при падении, сколько от унижения, он поднял сжатые кулаки и опять повалился на спину.

 Остальные трое прервали представление и в смущении окликали друг друга. С быстротою молнии Адольф спустился вниз по канату.

 Он и два конюха вынули Фрица из сетки и поддерживали его, так что казалось, как будто он сам идет.

 Только тогда Люба медленно спустилась по канату. Шла, как слепая--ничего не видела.

 Два артиста стояли у входа.

 -- Он должен сказать спасибо этой сетке, -- сказал один.

 -- Да, -- отвечал другой, -- сломал бы шею...

 Люба вздрогнула вдруг, -- услышала эти слова. И как будто увидев это все в первый раз, смерила она одним долгим взглядом сеть, и канат, и качели, -- высокие, страшно высокие качели.

 Один из артистов взглянул по направлению ее взора.

 -- Дьявольски высоко! -- сказал он.

 Люба только медленно наклонила голову.

 Стало опять тихо, и представление продолжалось. Фриц в уборной встал с матраса и сел к своему зеркалу. Ему ничего не сделалось, только был ошеломлен падением.

 Адольф одевался. Долго они молчали.

 Потом Адольф сказал:

 -- Разве ты не понимаешь, что так дальше нельзя?