Четыре встречи

Стук колес и предчувствие чуда. И свежо. И дыха- нье Алеши. И не видишь, а знаешь, что рядом. Вне материй и логики – знаешь. «Получилось! – смея- лась Марина, – Получилось!» Теперь упивайся бархатистым целующим солнцем, золотистой пыльцою улыбки в уголках его трепетных губ.

– Какой сон хороший... Правда? – спрашивала она, сквозь еле приоткрытые ресницы, словно боясь расстаться с чудесным видением.

Алексей понимал, что Марина не очень проснулась, но осторожно присел к ней поближе, и нежной, чуткой рукой подхватил ее, мягкую, сонную, чуть выше талии, и притянув к себе, замер на миг «не проснется ли? не оттол-кнет ли?», но она по-прежнему льнула к нему в своем юном, не отпускающем полусне:

– Хороший сон, замечательный, – гладил он длин-ные волосы, шею, плечи, вдыхал запах чуть влажной кожи, шептал что-то ласковое и целовал, целовал, целовал. И ес-ли отрывался на секунду от теплых, ласковых губ, то цело-вал глаза, виски, шею, и словно случайно касался ее акку-ратной и крепкой груди, еле-еле, едва-едва.

А там и сон отступил, и за окном сквозь кипень летней листвы то и дело слепяще вспыхивало солнце,        но двое завороженных никак не хотели очнуться. Время истаивало в провалах меж сном и явью, и казалось, что вечность рядом...

...ведь в глазах его – синее небо, на губах – открове- ние чуда, а в ладонях – притихшая юность; а в ее глазах – нежности море, на губах – легкий запах черешни, в темных прядях – вплетения солнца;         а в касаниях – трепет свободы, драгоценной и жаркой как кровь.

                                               ***

Из-за двери донеслись шаги, стук, звонкое «Просы-паемся! Чай, кофе! Кипяток в конце вагона!» Голос проводницы и стук в дверь утверждали примат материи над сознанием (и спящим, и не спящим).

– Я сейчас, только открою, – шепнул Алексей, и       с сожалением оставив Марину, открыл дверь и отошел       к своей полке.

Инна-Нина шумно и деловито подсела к столику,  покопавшись в папках, выложила бумажки:

– Это вам. Билетики.

– А с бельем что? – торопилась Марина изгнать остатки чудных видений и потонуть в суете жизни.

– Сложи́те, да и все. Голова-то как?

– Спасибо, прошла.

– Ну-ну... – понимающе подмигнула проводница. – Не робей, девка! В дороге чего не бывает! – бросила она, скрываясь в коридоре.

Марина даже из вежливости не могла выдавить улыб-ки. Стыд, боль и ужас охватили ее душу: «Ну, Мрыська! Ну, скотина безмозглая! Ну щетина же... покалывала, щеко-талась! Скажешь, не заметила? Права, получается, Твердуш-кина? И матушка права. А он? Как ему в глаза-то глядеть?» Марина забилась в самый угол полки, и прятала лицо в ла-дони. Оно горело от украденных поцелуев, пусть спросо-нья, пусть неожиданных, заблудившихся на перекрестках сознания и подсознания, но украденных:

– Алексей, простите, я не... – заговорила она, нако-нец. – Вы замечательный, и жена у вас... вы бы не стали...  а я... я... – осеклась она, не в силах договорить, и безвольно уронила руки на колени.

– Значит, я хороший, а ты коварная? – Алексей жил просто, с улыбкой, и лишнего драматизма не любил. Ну, за-былась, на солнце перегрелась, с жары отсыпалась... – Ко-варная, потому что я женат? Или потому что ты коварная?

– Потому что я...

– А если не так?

– А как? – Марина, может, и не понимала чего-то,  но мама, но Твердушкина, взрослые женщины, не зная друг друга, сходились в своих подозрениях и вряд ли оди-наково ошибались!

– Ну... допустим... Допустим, узнала ты, что была такая история: оказалась твоя подружка один на один с же-натым пареньком, и нашло на них что-то, не удержались... Да и не особо удерживались. Дело-то в дороге было. В ку-пе кроме них никого. И он вроде хороший, и подружка твоя... Соня, например. Не удержались... И что?

С собой Марина не церемонилась. Не надеясь до-стать высот человеческих, в лучшем случае оказывалась балдой, в худшем... Впрочем, каждый «худший» выявлял все новые грани ее низости. Но судить других? Кто она? Бог? Судья всезнающий? А Соня, как ее не любить?  Глазки живые, яркие, как вишенки, щечки румяные, куд-ряшки непослушные в тяжелый узел убраны, а умненькая какая! Веселая! Да кто ж не захочет такую расцеловать!   От мыслей о Соне на сердце у Марины так потеплело, что даже смеяться захотелось, просто так, потому что хорошо. Губы в дурацкую улыбку растягиваться начали.

– Нет, Мариш, коварство, это не про тебя, – заулыбал-ся в ответ Алексей.

– А что про меня?

– А какая разница? Главное, ты рядом! Смешная, милая, нежная!