«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

сочетание различных систем управления (оседлыми и кочевыми подданными). В результате монгольского в XIII в., а затем и узбекского завоевания в нач. XVI в. на территории среднеазиатских государств (традиционно считавшихся земледельческими регионами) проживало значительное количество оседлого и кочевого населения. Администрация в оседлых областях традиционно применяла мусульманское право: ими управляли чиновники, занимавшие должности в соответствии с исламской правовой традицией, осуществляли свои функции на основании шариата. Совершенно иначе строилось управление в кочевых областях. Несмотря на то что кочевники также считались мусульманами, их приверженность к религии зачастую была только номинальной, а многочисленность и воинственность заставляли считаться с ними ханские власти и использовать более привычные для них традиции управления, которые издавна существовали в Великой Степи и впоследствии были включены в чингизидское право.

В результате, в то время как в оседлых областях управляли чиновники, назначаемые ханами, кочевыми племенами управляли собственные эмиры и беки, которые, в соответствии с чингизидским правом, были инкорпорированы в административную систему. Они занимали различные государственные должности (зачастую формально), а предводитель самого влиятельного в тот или иной период племени становился высшим сановником — вышеупомянутым аталыком, инаком, кушбеги, амир-и лашкар и др. Не случайно племенные вожди узбеков неоднократно подчёркивали, что они являются «остатками племён Чингис-хана»[618], т. е. следуют его традициям в политической и административной сфере, а такой традицией являлся трайбализм, который характерен и для современного Востока. Неудивительно, что ханы, стремившиеся укрепить свою власть (а это можно было сделать только опираясь на нормы шариата), нередко назначали высшими администраторами не представителей местного населения, а иностранных сановников, в т. ч. даже иранских шиитов[619]!

Нормы и принципы «чингизова права» весьма ярко проявились и в сфере законотворчества[620]. В Бухаре, Хиве и Коканде широко применялись нормы шариата, сложившиеся в мусульманском мире ещё в X в. В большом авторитете были правовые комментарии средневековых мусульманских законоведов[621], кроме того, по различным вопросам местные законоведы и богословы высказывали свои суждения, оформлявшиеся в виде фетв, рисале, ривайятов и т. д. Однако наряду с ними сохранялась чингизидская традиция издания ханами ярлыков, являвшихся актами высшей юридической силы, а областными наместниками — собственных актов в пределах своей компетенции. Ханы, обладавшие реальной властью, могли издавать акты по любому поводу, в т. ч. и вторгаясь в сферу, которая традиционно регламентировалась нормами шариата. Любопытно отметить, что ханские ярлыки, унаследованные от Монгольской империи, Золотой Орды, Чагатайского улуса, издавались вплоть до нач. ХХ в., сохраняя при этом правила оформления, устойчивые формулировки и т. д.[622]

Соответственно, ханская воля нередко доминировала над нормами ислама, в т. ч. и в судебной сфере. Так, например, судебное решение, вынесенное на основе шариата по одному делу, не устроило Мухаммада Шайбани-хана, основателя Бухарского ханства, и он «велел поступать по установлению Чингиз-хана», по «Ясе Чингизхановой». Лишь некоторое время спустя придворные правоведы сумели обнаружить мнение авторитетного факиха, которое в принципе подтверждало это решение, принятое в соответствии с нормами «чингизидского права»[623]. Ханы заставляли улемов принимать решения в своих интересах, причём нередко эти решения могли быть прямо противоположными — так, например, во время похода бухарского эмира Насруллы против Коканда в 1843 г. бухарские улемы приняли ривайат в пользу его похода, а кокандские улемы — фетву, объявляющую противостояние Насрулле газатом[624]. Нельзя не увидеть в этих примерах продолжение чингизидских традиций о верховенстве хана над законом и даже над религией. Кроме того, назначение на все значительные духовные должности (калан, кади, закятчи/мехремы, раисы, мухтасибы) происходило также по ханской воле — на основании соответствующих ярлыков[625].