«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

Содержание «Их Цааз» и «Халха Джирум» преимущественно повторяет и развивает положения «Восемнадцати степных законов»: помимо государственного регулирования отношений, составлявших объект обычного права (брачно-семейные отношения, преступления против личности и собственности, наследование), они продолжают строго охранять статус представителей правящей элиты — ханов, тайджи и других членов рода Чингизидов; всё более усиливаются позиции буддийского духовенства, более чётко регламентируется статус представителей монгольской администрации — дзасаков, даруг, эльчи. Происходит также дальнейшее развитие института взыскания штрафов: уточняется распределение полученных взысканий между пострадавшими лицами, чиновниками и государственным бюджетом. Так, «Великое уложение 1709 г.», входящее в сборник «Халха Джирум», гласит, что свидетелю, разоблачившему подмену хорошего скота плохим при сдаче налога, следует половина алданги; 1/9 часть штрафа идёт на покрытие издержек, связанных с рассмотрением дела[678].

После подчинения Монголии империи Цин манчжурам не составило труда ввести в действие в Монголии ряд собственных нормативных актов — в XVII в. «Цааджин бичиг»[679], а в XVIII — «Уложение китайской палаты внешних сношений»[680]: почва была достаточно подготовлена действием собственно монгольского кодифицированного законодательства, действовавшего уже в течение нескольких веков. Уже с XIII в. китайская правовая традиция проявлялась в монгольском праве как в форме, так и в содержании правовых актов[681]. Именно из Китая были позаимствованы ханские ярлыки и прилагавшиеся к ним пайцзы, и, конечно же, сама идея кодифицированного законодательства. А создание в Монголии бюрократического аппарата способствовало включению в правовые акты соответствующих норм, регламентирующих статус чиновников.

Обращает на себя внимание тот факт, что в Казахстане, и в Монголии примерно в одно время стали появляться масштабные законодательные своды. Да ещё и базировавшиеся на одних и тех же принципах составления — большое количество норм обычного права и включение норм права религиозного. Уже это наталкивает на возможность их историко-правового сравнения. Безусловно, можно проводить сравнительный анализ по ряду показателей, однако мы более подробно остановимся на возможностях применения этого метода на одном примере — религиозно-правовом компоненте в рассматриваемых кодификациях.

Дело в том, что исследователи казахского права 1-й пол. XIX в. (большей частью являвшиеся чиновниками российской имперской администрации в Казахстане) отмечали, что казахское право, в частности законы хана Тауке, содержали значительное число норм, заимствованных из шариата. Однако уже во 2-й пол. XIX в. результаты их исследований были подвергнуты критике их коллегами — также российскими чиновниками, собиравшими сведения о казахском праве. Они полагали, что коль скоро информаторами их предшественников были преимущественно представители мусульманского духовенства в Казахской степи, они, мол, старались убедить российских исследователей в том, что мусульманское право являлось более важной частью казахской правовой системы, чем это было на самом деле, и что фактически религиозные нормы в казахском традиционном праве отсутствовали. Однако и в ХХ в. появлялись исследовательские работы по казахскому праву, авторы которых отстаивали значительную роль в национальном праве казахов религиозно-правового компонента. Итак, учитывая, что сведения о законах Тауке дошли до нас лишь в пересказах русских авторов нач. XIX в., можем ли мы сделать более-менее обоснованный вывод в пользу того или иного мнения исследователей?

Думается, что можем, если сравним религиозную и правовую ситуацию в Казахстане и Монголии. Поскольку монгольские правовые тексты, как уже отмечалось, в отличие от казахских, сохранились до нашего времени, и нам, таким образом, достоверно известно, что они содержали нормы религиозного права, начнём анализ с характеристики ситуации в Монгольском ханстве.

Уже во 2-й пол. XIV в. пала монгольская династия Юань в Китае, и это событие в историографии принято связывать с концом Монгольской империи: на смену прежним императорам половины мира пришли «малые ханы» (так они характеризуются в китайской и позднесредневековой монгольской историографии). Крушение империи вызвало кризис ханской власти, падение авторитета рода Чингизидов и, как следствие, упадок ханского законодательства. Очень скоро ханство превратилось в конгломерат практически независимых владений, во главе которых стояли либо многочисленные потомки рода Чингизидов, либо выдвинувшиеся на первый план влиятельные родоплеменные вожди, некоторые из которых даже стали претендовать на ханский титул, лишая потомков Чингис-хана традиционной монополии на трон.