Таким образом, вполне обоснованным представляется мнение исследователей о том, что казахские законодательные своды (в частности, «Жеты Жаргы», законы хана Тауке) могли инкорпорировать нормы и принципы религиозного (мусульманского) права. Подобно тому, как монгольские кочевники признали нормы буддизма в составе ханских кодификаций, и их казахские современники могли принять ислам и исполнение шариатских правил поведения при условии их «опосредованного» внедрения в правосознание кочевников — через более привычное «светское», т. е. ханское законодательство.
Итак, сравнительный анализ условий принятия и отдельных элементов содержания тюрко-монгольских кодификаций XVI–XVIII вв. позволил нам сделать вывод о том, что их почти одновременное принятие в рассматриваемый период в разных, казалось бы, государствах, отнюдь не было случайным — равно как и наличие в них значительного количества норм религиозного права. Оно обусловлено значительными сходствами политических и социальных процессов в этих кочевых государствах Центральной Азии, а также постоянными контактами между ними, обеспечивавшими взаимодействие как в политической, так и в правовой сфере. При этом тот факт, что население Казахстана было тюркским и мусульманским, а в Монголии — монгольским и буддийским, отнюдь не препятствовал этому взаимодействию, поскольку принципы организации власти и социально-экономический уклад в них оставались весьма сходными. Причина тому — общие корни государственности и права казахов и монголов, что, как мы отметили в начале работы, и явилось основанием для сравнительного анализа.
Глава IV
Чингизидское правовое наследие в отдельных тюрко-монгольских государствах
В завершающей главе книги мы намерены проследить, как «чингизово право» применялось в отдельных тюрко-монгольских государствах — в тех, в которых трон ещё сохранялся за потомками «золотого рода» и в тех, в которых к власти пришли представители других династий. Несомненно, многие нормы и принципы чингизидского права для многих государств, особенно в период Нового времени, уже не были актуальны и не могли эффективно применяться и соперничать с другими правовыми системами. Однако правители старались их сохранять — больше в политических, нежели в чисто правовых целях.
§ 1. Правовое наследие Монгольской империи в государстве Тимуридов
Амир Тимур (Тамерлан) позиционировал себя как ревностный сторонник ислама, стремившийся активно распространять мусульманские ценности в своём государстве и ведший «священные войны» с соседними правителями[684]
. Нормы новой религии применялись во всех сферах общественной жизни Чагатайского улуса, включая государственное устройство и правовую систему, при этом потеряли былую роль монгольские кочевые традиции и обычаи, шариат стал основным и единственным источником права. Подобный вывод напрашивается сам собой на основании летописных источников, авторы которых являлись придворными летописцами самих Тимуридов и всячески старались представить их ревнителями веры, прославить их благочестие. Поэтому официальные историки всемерно старались подчеркнуть отход Тимура и Тимуридов от своих монгольских корней, отказ от монгольских государственных и правовых традиций в пользу «истинной веры» и сопутствующих ей принципов государственного устройства и норм права.Однако более глубокий анализ этих летописей, а также других источников, особенно данных нумизматики и дипломатики, позволяет сделать вывод, что приверженность Тимуридов к исламу и особенно его проявлениям в сфере государственного строительства и права, равно как и их отход от монгольских традиций, были гораздо менее радикальны, чем пытались показать летописцы. Более того, оказывается, что монгольское право на протяжении всего времени правления Тимуридов сосуществовало с мусульманским.