«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

Активное распространение ислама в Чагатаевом улусе традиционно связывается с именем Тимура (обращение в ислам более ранних монгольских правителей представляло собой единичные случаи и не влекло обращения большинства подданных). Сам Тимур называл себя ревнителем веры и заявлял, что «всячески содействовал процветанию религии Всевышнего и шариата пророка Мухаммада. Всюду и всегда поддерживал ислам»[685], однако в своей политической и завоевательной деятельности больше придерживался монгольских правовых традиций. Недаром Тимура обвиняли в том, что «туру» (древнее монгольское право) он ставил выше шариата; по сообщению Ибн Арабшаха, сирийские богословы издали фетву, объявив его кяфиром, а хорезмский правитель заявил его послам: «долг мусульман — сражаться с вами»[686]. Как справедливо отмечает В. В. Бартольд, благочестие Тимура и его приверженность к исламу были существенно преувеличены придворными историками его потомков, при которых мусульманские традиции и в самом деле взяли верх над монгольскими[687]. В период же правления самого Тимура преобладание монгольских государственных и правовых обычаев не подлежит сомнению: Тимур признавал верховенство законных ханов из дома Чингизидов (хотя в значительной степени и номинально), при которых сам занимал пост амир аль-умара, т. е. главнокомандующего, в соответствии с монгольскими правовыми нормами устраивал административное управление и организовывал армию. Ярлыки Тимура официально издавались от имени хана-Чингизида, возведённого им на трон[688]. Монеты, чеканившиеся в Чагатаевом улусе при Тимуре, также отражают признание им верховенства хана и, следовательно, соблюдение норм монгольского права: на них содержатся надписи типа «По повелению хана Суюргатмыша слово Эмира Теймура Гуркана» или «Султана Махмуда по повелению, Мир Тимур Гурган слово наше»[689].

Но уже при ближайших преемниках Тимура мы наблюдаем коренной перелом в отношении к монгольскому праву. Во-первых, Тимуриды попытались ликвидировать традицию возведения на трон потомков Чингис-хана: сразу же после смерти Тимура ханом был объявлен его правнук Мухаммед-Джехангир, от имени которого стали чеканиться монеты[690] (прежде чекан осуществлялся только от имени ханов-Чингизидов). Абд ар-Раззак Самарканди сообщает, что когда внук и предполагаемый наследник Тимура Пир-Мухаммед предъявил права на трон, ему советовали «испросить грамоту на царство у абассидских халифов, живущих в Египте, и тем самым отменить законы, действовавшие при монголах»[691]. А сын Тимура Шахрух, в конечном счёте взявший верх над остальными представителями династии, претворил этот совет в жизнь: в официальном письме китайскому императору он сообщает, что законы Чингис-хана в его владениях отменены, и действует только шариат[692].

Резким контрастом в сравнении с позицией Шахруха предстаёт деятельность правителя Самарканда Улугбека, хотя последний (как и остальные сыновья Шахруха) в общем и целом действовал в русле политики отца. Улугбек продолжил традицию возведения на трон ханов-Чингизидов, а себя именовал монгольским почётным титулом «гурган» — ханский зять[693]. Также Улугбек в значительной степени опирался и на монгольские правовые обычаи. Полагаю, что подобное различие в политике Шахруха и Улугбека объясняется разделением их «сфер влияния»: Шахрух больше взаимодействовал со странами мусульманского Востока (Египтом, Индией, монархиями аравийского полуострова и др.), тогда как основные внешнеполитические интересы Улугбека были связаны с предводителями кочевых узбеков, правителями зарождающегося Казахского ханства, Могулистана — т. е. носителями монгольских традиций. Поэтому отец и сын в своей государственно-правовой позиции избирали ориентацию на те нормы, которые действовали в государствах их основных дипломатических и военных партнёров.