«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

Население Мангытского юрта было весьма пёстрым, и это также является весьма важным сходством в политогенезе этих государств. В его составе находились различные родоплеменные объединения — исследователи насчитывают их в XVI в. не менее 12–14, тогда как к XVII — уже до 70 ответвлений (а вместе с подразделениями — и вдвое больше). В частности, можно назвать наиболее крупные и влиятельные кланы: Мангыт, Найман, Конграт, Кыпчак, Кийат, Алчын, Кенегес и др.[711] При этом правящий род (клан) Мангытов поначалу являлся лишь старшим среди равных, вероятно, в силу того, что они, как и другие родоплеменные структуры, входящие в состав Ногайской Орды, номинально продолжали считаться подданными ханов-Джучидов. Поэтому весьма распространённым явлением был переход различных родов и племён или даже отдельных групп людей под власть мангытов и выход из-под неё. Наиболее ярко это проявлялось в сложный переходный период окончательного распада Золотой Орды в Восточном Дешт-и Кипчаке, когда различные этнические группы признавали власть то мангытских правителей, то приаральских Шибанидов, то Мухаммада Шайбани-хана[712]. Только со временем мангытская знать официально превратилась в правящий род Ногайской Орды[713].

Ещё одной специфической чертой государственно-правового развития Ногайской Орды стало идеологическое обоснование верховной власти, институты которой имели существенные отличия от устройства Золотой Орды. Верховные правители обрели титулы, фактически равные ханскому, но при этом формально иные. На наш взгляд, это явилось первым из признаков «альтернативности» вновь создаваемых государств чингизидской государственности.

Потомки Идигу не принадлежали к роду Чингис-хана (за исключением, возможно, некоторых его сыновей, являвшихся потомками от брака с дочерью хана Токтамыша, однако сведения о них довольно противоречивы)[714], поэтому, в соответствии с чингизидской идеологией, не имели права претендовать на ханский титул. Ногайские правители, соответственно, приняли титул биев, что символизировало их нижестоящее положение по отношению к чингизидской прослойке Дешт-и Кипчака — ханам, султанам, огланам, торе[715]. Свои претензии на власть представители рода Мангыт обосновывали тем, что и сам родоначальник Идигу, и многие поколения его потомков занимали пост беклярибека в Золотой Орде, Астраханском ханстве, поздней Синей Орде (известна также как «государство кочевых узбеков»).

Характерно, что в течение довольно длительного времени мангытские правители не претендовали на создание «альтернативной» государственности, а, напротив, связывали своё право на власть с поддержкой законных ханов. Пост беклярибека при хане-Джучиде являлся главным фактором легитимации власти претендента на пост бия, и тот потомок Идигу, который получал этот пост от какого-либо из законных ханов, потомков Джучи, получал существенное преимущество перед своими родственниками в борьбе за власть в самой Ногайской Орде[716]. Любопытно отметить, что эта ситуация сохранялась до сер. XVI в., когда те или иные претенденты на трон Ногайской Орды старались возвести на трон уже распавшейся Золотой Орды марионеточных ханов-Джучидов — при том, что уже с нач. XVI в. Ногайская Орда фактически стала самостоятельным государством[717]. В результате многие из позднезолотоордынских и постордынских монархов именуются в средневековых русских исторических источниках «ногайскими царями»[718].

По мере ослабления авторитета ханской власти в Дешт-и Кипчаке статус биев претерпевал некоторые модификации, связанные с повышением их роли на постордынском политико-правовом пространстве. Так, в XVI в. в источниках упоминаются титулы «улубий», «бий-хазрат» (в русских источниках — «княжое величество»)[719]. А ещё в кон. XV в. один из наиболее влиятельных мангытских правителей Муса, правнук Идигу, фигурирует вообще под титулом «хаким Дешт-и Кипчака», что, с одной стороны, отражает его могущество в Улусе Джучи, с другой — в какой-то мере свидетельствует о несколько неопределённом месте в позднезолотоордынской политической иерархии (всё-таки хаким — это не хан, не султан и даже не бий!)[720].