«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

Столь высокое происхождение, по замыслу авторов концепции, должно было обеспечить сплочение племён Дешт-и Кипчака вокруг потомков Идигу. Однако для этого сами фигуры Абу-Бакра и Баба-Туклеса должны были стать значимыми в глазах населения Кипчакской степи. Несомненно, это и послужило причиной активного распространения ислама в Золотой Орде самим Идигу[731]. А его многочисленные потомки также неоднократно демонстрировали своё мусульманское благочестие, мотивируя свои решения и действия, апеллировали к религиозным ценностям, причём в некоторых случаях отстаивание религиозных норм и даваемых в соответствии с ними обетов являлось своего рода уловкой в политических или дипломатических целях. Так, например, ногайский бий Иштерек в 1610-е гг., чтобы не ездить в Астрахань на переговоры с русскими, а заставить их приехать к нему, говорил, что дал «завет по своей вере», что не будет посещать города. В другом случае он, желая показать независимость от России, отказался снимать головной убор во время чтения грамоты царя Михаила Фёдоровича, объяснив свой отказ тем, что «обет дал Богу шапки с себя не снимать» (правда, после отказа русских начинать переговоры, пока он не снимет головной убор, Иштерек пошёл на эту уступку — причём опять же, посоветовавшись со своим сейидом)[732].

Итак, почему же столь актуальный для постордынских государств религиозный фактор так и не был использован ногайскими правителями для приобретения ханского титула? Не отрицая значительного влияния на постордынском пространстве в целом и в Ногайской Орде, в частности, позволим себе предположить, что население Дешт-и Кипчака (включая и самих ногайцев) в политической сфере, в т. ч. и в вопросах легитимации власти продолжало оставаться менее приверженным к исламу, чем, например, население Ближнего Востока, Ирана, Средней Азии, Восточного Туркестана, Поволжья. Исследователи обращают внимание, что порой ногайские правители с большей готовностью шли на сближение с христианскими Московским царством или Польско-Литовским государством[733], чем с единоверцами — Османской империей и Крымским ханством. Так, ногайские правители XVI в. именовали Ивана Грозного, уже присоединившего к этому времени к Московскому государству Казанское и Астраханское ханства, Чингизидом и утверждали, что он, московский царь, так же как и они, поступает в соответствии с идеологическим наследием Джучидской державы, которое они называли «адат-и чингизийе». Подобная идеологическая конструкция позволяла ногайским правителям обосновать своё сотрудничество с христианским Московским царством, а не с Османской империей и Крымским ханством, которые, по мнению ногайцев, не разделяли чингизидскую идеологию[734]. Это позволяет сделать вывод, что ногайцы повышали свою легитимность на постордынском пространстве посредством преемства чингизидских норм и степных обычаев, что больше, чем апелляция к мусульманским ценностям, привлекало к ним многих прежних приверженцев рода Джучидов. А следование «чингизову праву» объективно препятствовало принятию предводителями рода Мангыт ханского титула.

Следующий аспект, который мы намерены проанализировать в рамках изучения степени «альтернативности» ногайских государственно-правововых институтов «чингизову праву», это система органов власти.

Весьма интересной представляется организация системы органов власти в Ногайской Орде, поскольку в ней весьма чётко и последовательно прослеживается намерение ногайских правителей продемонстрировать намерение следовать собственным политическим путём, а не копировать систему власти в Золотой Орде. Так, ниже бия в иерархии стояли нураддин — глава правого крыла (фактически — соправитель и наследник ногайского правителя), два наместника-военачальника — кековат и тайбуга, а также ещё один сановник — наместник Башкирии (таковым мог являться как член рода Мангыт, так и царевич-Чингизид), затем следовали мирзы — потомки Идигу, а также родоплеменные предводители, не принадлежавшие к этому роду[735]. Д. М. Исхаков вполне оправданно характеризует титулы «нураддин», «кековата», и как чисто «ногайское» изобретение[736]. Однако нельзя не провести параллелей между ногайским нураддином и джучидским калгой — ханским наследником[737]. Кроме того, нураддин и кековат могут быть также отождествлены с предводителями правого и левого крыла — подобное разделение было весьма характерным для чингизидских государств на разных этапах их развития. Должности тайбуги и наместника Башкирии заставляют провести параллель с золотоордынскими улусбеками — правителями наиболее значительных улусов. Таким образом, несмотря на кажущуюся оригинальность системы органов власти в Ногайской Орде, «альтернативность» её государственного устройства представляется лишь формальной: фактически оно является, можно сказать, зеркальным отражением золотоордынской административной системы.