«Доброму пану, который прочитает эти строки и найдет мое тело.
Я с честью сражался за Отчество и убил немало врагов. Но, к сожалению, эта война для меня окончилась, я умираю. Мне удалось спасти не только часть богатств Вильно, но спас самое ценное и главное — прах Великого Ольгерда, который греет мое сердце и защитил тысячу раз от неминуемой погибели меня и моих солдат, как ранее моих предков и предков моих солдат, веками сражавшихся за Родину против неисчислимых орд захватчиков.
Первым прах Великого Олъгерда носил на сердце Ягайло, а сегодня последним ношу я. Пока мы не утратили эту чашу Ягайло — с нами этот ангел-хранитель, чудо которого охраняет нас и все само Отечество наше от забвения.
Обладая чашей Ягайло, я всего лишь с тридцатью своими рейтарами разбил трехтысячный отряд врага, изрубив их как щенков, и завладел похищенными этими мародерами богатствами Вильно.
Чаша, конечно, не всесильна против бесконечной мощи врага, но чаша спасает себя и ее хранителя: так была спасена сегодня она, а вместе с ней я и военная казна Вильно.
Рядом со мной ранец с виленской военной казной, пользуясь которой ты, новый носитель праха Ольгерда, сможешь создать огромную армию для защиты нашей Родины. Передаю тебе и чашу Ягайло — я, последний из живых моего войска. Наш ангел-хранитель — это и твоя птица-Феникс, которая вечна и возродится из пепла.
Меня же завещаю похоронить в родовом склепе возле замка, где похоронена моя дочь, с мечом на груди, как хоронили наших славных древних предков.
Такова моя последняя воля, и да спасет нас всех Бог.
Доминик Радзивилл».
Внизу листы закапаны кровью — видимо, из ран с головы писавшего.
Прочитав все это, Алесь долго стоял, задумавшись. Потом снова перечитал. Хотя голова ужасно болела от ударов и ушибов, а мысли с трудом в ней ворочались, но кое-что стало проясняться.
— Кажется, я начинаю понимать… — наконец вырвалось у него. — Но…
х х х
«…прах Великого Ольгерда, который греет мое сердце…»
— Похоже, чаша Ягайло была вовсе не в рюкзаке с виленскими сокровищами… — размышлял вслух журналист. — Если это так, то я сейчас ее найду…
Он вернулся к телу убитого князя. Осторожно расстегнул на груди золотые пуговицы мундира. Под истлевшей некогда белой сорочкой на костях покоилась золотая цепочка, а нечто, висевшее на ней, провалилось в грудину скелета. Минич потянул за цепь — и его глазам предстал странный предмет, похожий на крупное сплющенное яйцо. Меньше всего он ожидал, что чаша Ягайло окажется вот такой…
Предмет напоминал небольшую фляжку — с тем отличием, что ее золотая крышка была припаяна к золотому же корпусу. На лицевой стороне блестел в свете фонарика шестиконечный с равными перекладинами крест из больших алмазов, а выше и ниже его шли надписи на латыни. Когда-то Алесь ее учил, но из всех слов смог прочесть только «Ольгерд» и «Ягайло». На обратной стороне было написано уже более крупными буквами:
Numons dajs tawo walle
Deiwe riks
— Это уже вроде не латынь… — подумал Минич. — Но что это за язык? На жемойтский не похож…
Судя по звуку, внутри сосуд почти полностью был заполнен каким-то порошком. Наверно, это и был прах Ольгерда…