Чистый четверг

— Поди, принеси воды из родничка.

Пока Лукерья сходила за водой, Агапиха растопила воску и, посадив Лушку у дверного косяка, поставила ковшик с родниковой водой ей на голову, вылила расплавленный воск в холодную воду.

Застывший кругляшок она взяла в руки и долго молча разглядывала, что-то шепча себе под нос.

— Глянь-ка, голубонька, сама, у тебя глазоньки-то позорче моего будут…

Лушка взяла еще теплый воск и глянула на причудливый рисунок. По раздольному половодью огромной реки вдаль плывет лодка с согбенной мужской фигурой, а над обрывистым берегом-криком застывшим — женская фигура.

— Да, милушка, совет тебе твое сердце даст. Иди, голуба душа, иди, родимая, — чуть подталкивая, помогая надеть кожушок и платок, проводила Лукерью хозяйка.

— Ну что ж, коли судьба моя проводить его, я провожу, — тихо прошептала Лукерья и ушла в темноту.

Когда Лушкина фигура растаяла в ночи, Агапиха прошептала непонятные слова:

— Не снесет он восхищенья, не снесет. Разучила его жизнь радоваться…

Небылица

— Ой, бабоньки, вечер пропал, — засуетилась Степановна — хозяйка дома. Она нажимала на все кнопки, но экран так и не загорался.

— А сенни как раз «Знатоки», — сокрушалась Карповна.

— Можа че антенна, — подсказывала Катерина Умная. Прозвали ее так за умение пересказывать телепередачи, повторяя слово в слово. Правда, текстов она не понимала, но память у нее была, как магнитофонная лента.

— Пошли в клуб. Там дежурит Кандыба. Если Анфиса попросит, то он нам не откажет.

— Не буду я просить его, — ответила Анфиса.

И старухи начали медленно расходиться, коль сказала, что не будет просить, значит, не будет…

Почему иногда приходит в жизнь человек, который словно сияние вокруг себя излучает. Только заневестилась Анфиса, как все парни словно сговорились, вытоптали к ее дому тропинку. А она не замечала. Да нет, не притворялась, не замечала. Потому, что ей и в голову не могло придти, что из-за нее ссорятся давешние дружки.

Вот и сейчас, как все старушки, повяжется платочком, придет, посмотрит телевизор, иной раз что-то вяжет, а потом с легким наклоном головы скажет спасибо и уйдет, — не вытянешь лишнего слова. А если с кем из баб заговорит, то та с гордостью поглядывает на остальных: со мной, мол, сама Анфиса разговаривает. А она о чем? О чем-нибудь жизненном, обычном…

Только-то и могли сказать о ней необычного бабы, что она никогда ни перед кем не склонила головы, не соврала ни для дела, ни для бабьего удовольствия.

Долго вообще Фиска особняком жила: муж как демобилизовался после войны, она за ним как за малым дитем ходила. В общей бане не увидишь, все свою крохотную топила, да его парила. Все нутро Харитон себе простудил: сутки в болоте поздней осенью от немецкой погани скрывался. Вот и вернулся домой полным инвалидом. Ох и капризный же он был в последнее время, а она даже и не обижалась. Начнет бывало его намывать, а он как увидит ее обнаженную, так прямо его словно бес шпиганет: «Ну и срамница ты, Анфиска, чего разгонишалась, тьфу, охальница», — отвернется с ненавистью.

— Так ведь жарко мне, а чего ж мне срамотиться, чай ты мне муж законный, — ответит она ему как дитю неразумному.

Может быть оттого, что не рожала, ее тело было совершенно девичьим. Харитону легче было бы видеть ее дома в привычной темной, соответсвующей ее возрасту, одежде, в старушечьем платке, который прикрывал ее совершенно по-молодому пушистые, живые пепельные волосы. Здесь же в бане он бывал просто уничтожен ее неувядающей красотой. Она словно сама понимала пугающую однолеток моложавость и пряталась за этой нелепой одеждой, завязывала платок до самых глаз.

— Черту душу, наверное, продала, — продолжал он, умирая от унижения, когда она его иссохшее тело нежно похлопывала березовым веником. — У, бесова невеста, вон черт оставил тебе метку.

— Дурачок ты, Харитон, — эта родинка у меня с детства, да и зачем черту такая невеселая душа, он бы себе каку-нибудь помоложе и повеселей нашел.

— А чего это ты такая невеселая? — зло спрашивал Харитон. — Что мужик не подохнет никак, чтобы хахаля найти.

— Господь с тобой, какой хахаль, — в мои-то годы, чай скоро пятьдесят! Да ведь я уже давно и не баба, — совершенно беззлобно отвечала Анфиса. — Это тебя болезня так корежит, а ты ей не поддавайся, не расти зла в душе, а то сил не станет с болью бороться.

А когда Харитон умер, стала она иногда приходить на посиделки. Только вот раньше бабы сказками да бывалыцинами вечера скрашивали, а теперь на телевизор весь вечер смотрели.

— Ну че, — спросила Катерина Умная, — пойдем что ли, Иваныча попросим, чай пустит посмотреть.

— Опять начнет кочевряжиться, — вздохнула Салтаниха. Но вместе со всеми поднялась, да тут вернулся хозяин дома.

Гостьи суетливо засобирались. Хоть уже давно он не был председателем колхоза, а все по-прежнему побаивались его бабы.

Одна Анфиса не засуетилась, не заторопилась. Как всегда приветливо и решительно на долю секунды подняла глаза и певуче сказала:

— Здравствуйте, Авксентий Никитович.