Чистый четверг

— Я говорю, что не видела, значит, так и было… кино смотрел я или ты? Так вот, а сам все думает, значит, еще погуляю малость, а потом и посватаюсь. А жизнь уж больно хорошая: первые стахановцы, а в колхозе тоже народ отъелся. Свои тракторы, словом, с каждым днем все интересней и интересней. А парень тот наипервейший комсомолец. Вот его, значит, и посылают учиться. Очень он сообразительный, понимаешь, паренек. А потом — в армию. Нет, конечно, он не забывал своей любви, но в армию призвали, а там и война началась.

Если честно, то он и рад, что не оставил за спиной жены, детей малых. Тяжело такому солдату, а ему что, он сам себе герой. За отца-мать придет мысль в голову, но зато никого не осиротит.

Всю войну как черт лез он на рожон, но пуля-дура, только стружку с него снимала: чирк-чирк. Раз десять кожу срывало, даже в госпитале не был ни разу. Лихой, одним словом, парень. Нравился бабам. Да и он их не обижал, а в сердце никого не допускал.

После войны-то его еще оставили послужить год-другой. Но очень скоро стало понятно, что настоящая круговерть теперь там — дома. Надо поднимать, как тогда говорили, разрушенное хозяйство.

Приехал он домой и из района — пешим ходом. Идет, надышаться не может. Сладок он — воздух родной. Подошел к речке, она на рассвете куриться. Восход туман подсветил: рая не надо, какая благодать. Сбросил он свое солдатское обмундирование, а тут из воды русалка: в солнечных утренних лучах она как мраморная. Идет вся в капельках воды прямо на него, косу закручивает, а на левой груди цветок. Тот самый. Стоит парень без порток, голый, и только воздух ртом хватает от такой красотищи. По этому цветку узнал он свою кралю деревенскую.

— Здравствуй, Любушка, — прости, не наряжен, не ожидал, что так рано местные русалки в нашей речке купаются. Она застыла на месте, но не заверещала, не стала суетливо прикрываться, а спокойно набросила платьишко на себя и говорит: «Не ждала уж., приехал, значит? Один или с семьей?»

— Ждала, — мелькнула мысль. — Да нет, вот в этом вещмешке все мое со мной. А ты как? — путаясь в портках, спросил служивый.

— А что мне сделается, живу…

Пока Семен одевался, она растаяла: нигде не видно, словно улетела.

— Так его Семен звали… молчу-молчу, — закрыла рот ладошкой Харитониха, увидев, как рассказчик сдвинул брови.

Дома, известное дело, гулянка, родня вся в сборе, на вечер всю деревню скликали. Матери Семен говорит, чтобы сестра сбегала и Любашку пригласила.

— А это уж как они с мужем решат, — сочувственно посмотрела на посеревшее лицо сына мать. — А ты что думал, она век будет в девках вековать.

Вот когда пуля его нагнала. Разрывная…

— Как же, маманя… Я же ее с десяти лет люблю.

— Медведь ты, медведушка, — прижала мать к своей худенькой груди лохматую голову сына. — Да ведь девки для того и рождаются и растут, чтобы замуж выходить, а таких, как она, пуще глаза берегут, а не бросают на чужую милость.

— Так я же ее и берег…

— Ну вот для Ванятки Чубука и сберег. Он до войны посватался к ней, когда ты еще учиться уехал.

— Как для Чубука? — окончательно убился Семен. — Уж самый никудышный был парень.

— Был никудышный, а стал того хуже — инвалид. Вот она с ним и возится. А баба… золотая баба досталась мужику.

— Отобью, мать, отобью, — как маленький вдруг залился слезами Семен.

— А вон они идут, отбивай! — махнула мать рукой в окно.

Глянул Семен, а Чубук на костылях…

Как порчу кто наслал на бравого парня… Вроде и дел полно для такого как он грамотного мужика, да и председателем его выбрали, и молодых солдаток — полсела, но как ляжет вечером Семен, а ему, как в кино, она из воды выходит, солнце словно сквозь нее просвечивает, капли на ней сияют, а на левой груди, ох, мать честная, все тот же цветок. До того доходило, что он под окна пробирался вечером, чтобы посмотреть, как она причесывается перед сном. Со зла женился, все думал: молодая жена дурь из головы поможет выбить. Детей нарожал, ан нет… Лучше не держать головы незанятой: чуть что, сразу мысли о ней.

— А ты ишо не цветное видел? — спросила Харитониха, живя уже этой чужой, но такой понятной ей, бабе, жизнью. — Кто артистка — Мордюкова? А они так и не объяснились, что ли?

— Нет, отчего же, объяснились. Пришел он как-то на ферму, она одна. «Давай, Любушка, начнем все сначала, не могу я без тебя…» А она так просто, словно без чувств совсем говорит: «Врать не буду: тебя еще совсем девчонкой полюбила. Ревновала ко всем, даже к дружку. А ты сквозь меня как сквозь стеклянную, смотрел, а потом уехал. Два года ждала от тебя письма. Все думала, что ты хоть в письме родителям привет передашь. После поняла, что значит не пара я тебе. Что ж, ты ученый, в офицеры вышел, а я что, — деревенщина. А Ванюха за мной с той поры, как ты уехал, ходить начал. Вот перед самой войной и вышла за него. А тебе теперь надо о детках думать», — отрезала неожиданно.

— Ну, а кончилось-то все чем? — спросила Катя Умная.