Чистый четверг

Молодую нестельную телку Струковы решили продать. Чего ей жировать, коль приплода не принесла. Решили сдать ее в городе на мясокомбинат живым весом. Уже и привыкли к ней, да и не планировали на убой, так и не лежало сердце забивать самим, хотя, конечно, потеря от этого должна быть, и немалая. Федор увез телку с утра. Мать и сноха томились в ожидании, что-то было неспокойно на сердце, хотя Федор был опытным шофером, но обе уже хорошо знали Федюху. Что-то уж слишком хитрый был у него вид, к тому же он у матери и у отца переспросил, а действительно ли эта телка его, может ли распорядиться ею по своему усмотрению. Вот это-то больше всего волновало и пугало Дарью и Наталью.

А Федор и распорядился. Где-то ближе к вечеру они услышали, как знакомо затарахтел мотор их маленького грузовичка, мать и жена выбежали на крыльцо. Федор был такой веселый и счастливый, что обе женщины подумали, что он выпил, чего за ним никогда прежде не замечалось.

— Аль выпил с устатку? — осторожно спросила Дарья. Человеком она была очень деликатным и никогда не вмешивалась в дела снохи и сына. А теперь она считала, что воспитательная работа с мужем должна проводиться снохой.

— Да ты что, мамань, я же за рулем, — ничуть не обидевшись ответил сын.

Он обнял Наталью и тихо, заговорщицки шепнул ей что-то на ухо. Наталья почему-то отреагировала совсем не так, как хотелось бы Федору. Она всплеснула руками, тревожно оглянулась на свекровь, но противоречить мужу не стала. Он никогда особенно не спорил с женой, но, когда настаивал на своем, тут уж лучше было и не перечить.

— Всех-всех и стариков тоже? — переспросила она.

— Я сказал — всех, — отрезал Федор. Часам эдак к семи, когда с работы вернутся.

Дарья повернулась было, чтобы уйти на свою половину, но бес любомудрия боднул-таки ее под ребро:

— Женке-то какой подарок за телушку привез?

— Не волнуйся, маманя, привез всем подарки.

— Ну и ладно, ну и хорошо, — сказала Дарья, но тревога на сердце не прошла. Очень уж она хорошо знала это струковское умение отмочить что-нибудь этакое, чего и придумать невозможно.

Наталья хотела помочь мужу разгрузить покупки, но Федор прицыкнул на нее, мол не смей, делай то, о чем просил.

А она и делала. Вынесла табуретки на улицу. Федор к столу, который был вкопан у летней кухни, вынес еще два складных стола.

Дарья иной раз взглядывала в окно: «Что за свайбу он там удумал? Чем старше становится, тем больше похож на отца, все какие-то выдумки, не живется ему спокойно…»

Но, когда Наталья стала из-под брезента носить какие-то коричневые кочаны с зеленой метелкой сверху, она все-таки не выдержала и спросила: «А чаво это такое, сынка?»

— А это ананасы, мамань, — просто сияя от какого-то тайного удовольствия, ответил ей сын.

Тревожная мысль опять заставила Дарью отступить от ее внутреннего закона «не вмешиваться» и она-таки спросила:

— А где это ты набрал этих кочанов…Ананасей? Где че ли списали?

— Да ты что, мамань, это же пища Богов. Я еще в школе, как только мы выучили: «Ешь ананасы, рябчиков жуй…», — решил, как вырасту, всю нашу деревню накормлю анананасами. Тут Дарье отказала ее привычная сдержанность, она вдруг не по комплекции высоко закричала: «Ах, ты Дирижаблев сын, у женки ни пим, ни пальта нет, а он ананасей накупил… Да так она у тебя и ишо сто лет не родит в этой-то подергушке бегать по морозу, ирод ты проклятый».

— Маманя, вы ничего не понимаете, понюхайте, как они пахнут, что тебе духи, — не реагируя на материнские упреки, продолжал уставлять столы уродливыми кочанами сын.

— Блажной, — махнула в сердцах рукой Дарья, боясь глянуть снохе в глаза. Такая уж хорошая бабенка попалась, а она вон ей как удружила, от своего порченого Филипыча сына подсунула.

А Федор был счастлив! Он обнюхивал каждый ананас, нежно гладил его шершавые бока и по-детски счастливо улыбался.

— Всех обойди, чтобы все пришли, — наказал он жене, которая собиралась побежать в магазин.

— Да ведь люди могут и не знать, что такое ананасы, мужики могут и не пойти, — робко предположила Наталья.

— Правильно мыслишь, женка, — просиял от внезапного озарения Федор, — мужикам скажи, что по сто граммов нальем, а кому и по двести. Он достал деньги и отдал жене, наказав прикупить водки.

Когда Филипыч прибыл с буровой, во дворе его ждала неожиданная картина: самые труднопередвигающиеся старики уже сидели у стола, со всех сторон деревни ко двору тянулись люди, рядом со стариками, нервно хихикая и потирая руки, сидели все главные пьяники. Во дворе было уже тесно от детворы, которая оборвала почти все зеленые яблоки и сливы.

— Это что за куле-муле сабачий абрикос? — с живейшим интересом спросил хозяин дома, и с опаской, как живое существо, которое вот-вот выпустит иголки, взял в руки ананас.

— Бать, — ответил счастливый Федор, — это ананасы.

— А на кой хрен они нам? — спросил Филипыч сына, но, еще не получив ответа, засветился ответной радостью.

— Как зачем, папа, это же ананасы… — и Федор опять вспомнил незабвенные строчки из школьной программы.