Чрево Парижа. Радость жизни

Она взяла его за подбородок, как это делала часто, не замечая, что Маржолен уже вырос. Лиза сама была немного взволнована подземной прогулкой; но ее волнение было приятно, и она с удовольствием наслаждалась им как чем-то дозволенным, что не может привести к дурным последствиям. Ее рука, пожалуй, долее обыкновенного замешкалась под подбородком подростка, таким нежным на ощупь. Тогда, под влиянием этой ласки, уступая порыву инстинкта, но предварительно убедившись, что поблизости никого нет, Маржолен собрался с духом и ринулся на красавицу Лизу с силой быка. Он схватил ее за плечи и опрокинул в одну из больших корзин с перьями, куда она повалилась, как сноп, с задранными юбками. Маржолен хотел обхватить ее за талию, как брал Кадину, с грубостью животного, не знающего удержу, но молодая женщина, не вскрикнув, вся побледнев от неожиданного нападения, проворно выскочила из корзины. Она подняла руку тем жестом, какой видела сейчас при убое птиц, сжала свой здоровенный кулак и хватила им Маржолена между глаз. Юноша свалился на пол, раскроив себе голову об острый угол каменного прилавка. В эту минуту в потемках раздалось хриплое и протяжное пение петуха.

Красавица Лиза похолодела. Она закусила губы, и грудь ее приняла обычную неподвижную округлость, придававшую этому женскому бюсту сходство с животом. Лиза услыхала над головой глухой рокот рынка. В отдушины, выходившие на улицу Рамбюто, доносился с тротуара стук, который нарушал глубокую тишину подвала. И Лиза подумала, что ее спасли только сильные руки. Она стряхнула несколько перышек, приставших к юбкам. Потом, боясь, как бы ее кто-нибудь здесь не застал, колбасница ушла, даже не взглянув на Маржолена. Когда она миновала решетчатую дверь, яркий дневной свет, заливавший лестницу, принес ей громадное облегчение.

Лиза вошла в колбасную совершенно спокойная, немного бледная.

– Однако ты замешкалась, – сказал Кеню.

– Я не нашла Гавара, хотя везде искала его, – спокойно ответила она. – Придется есть баранину без него.

Госпожа Кеню как ни в чем не бывало велела наполнить топленым свиным салом банку, оказавшуюся пустой, и нарезала котлет для своей приятельницы, госпожи Табуро, которая прислала в колбасную служанку. Удары ножом по мясу, зажатому в тиски, напоминали ей о Маржолене, которого она оставила внизу, в подвале. Однако Лиза не чувствовала угрызений совести. Она поступила как честная женщина. Стоило ли рисковать своим душевным спокойствием из-за какого-то мальчишки! Нет, ей слишком хорошо жилось с мужем и дочерью. И все же она посмотрела на Кеню: кожа на его затылке была грубой и красноватой, как у свиньи, а выбритый подбородок напоминал своей шероховатостью корявое дерево, тогда как затылок и подбородок юноши были похожи на розовый бархат. Но об этом не следовало думать; Лиза не станет его больше трогать, потому что малый забрал себе в голову разные глупости. Она сожалела только, что лишилась маленького дозволенного удовольствия, говоря себе, что дети, право, растут слишком быстро.

Щеки ее зарделись, и Кеню нашел, что его жена «чертовски здорова». Подсев на минуту к ней за прилавок, он твердил:

– Тебе следовало бы почаще гулять. Тебе это полезно… Если хочешь, сходим как-нибудь вечером в театр, хотя бы в «Гетэ»; госпожа Табуро видела там такую хорошую пьесу…

Колбасница улыбнулась, сказала, что там видно будет. Потом она опять скрылась. Кеню подумал, что его жена слишком добра, – это животное Гавар не заслуживает, чтобы она за ним бегала. Колбасник не заметил, как его жена поднялась по лестнице. Она вошла в комнату Флорана, ключ от которой висел в кухне на гвозде. Лиза надеялась разузнать что-нибудь в этой комнатке, так как перестала рассчитывать на торговца живностью. Она медленно обошла комнату, осмотрела кровать, камин, все углы. Окно, выходившее на маленький балкон, было отворено, и гранатовое деревцо, покрытое почками, купалось в золотой пыли заходящего солнца. Тогда Лизе показалось, что ее приказчица не покидала этой светелки, что она ночевала тут еще накануне, – до такой степени здесь не было заметно присутствия мужчины. Это удивило Лизу, которая ожидала, что наткнется на ящики подозрительного вида, на сундуки с тяжелыми замками. Колбасница даже ощупала летнее платье Огюстины, по-прежнему висевшее на стене; наконец она села к столу и принялась читать начатую страницу, где два раза повторялось слово «революция». Лиза струсила, выдвинула ящик и увидела, что он полон бумаг. Но тут, перед лицом этой тайны, которую так плохо охранял жалкий столик некрашеного дерева, пробудилась ее честность. Молодая женщина сидела, склонившись над бумагами, и старалась, не дотрагиваясь до них, понять смысл написанного, как вдруг раздалось пронзительное пение зяблика в клетке, которую внезапно осветил косой луч солнца. Лиза вздрогнула. Она поспешно задвинула ящик, чувствуя, что собиралась поступить очень дурно.