Чрево Парижа. Радость жизни

Клод размахивал руками, шел широким, ровным шагом и, довольный, с улыбкой смотрел на обе тени; во время ходьбы он раскачивался всем корпусом, делая плечами движения, которые еще усиливали раскачивание; потом, как бы очнувшись от задумчивости, художник произнес:

– А знаете ли вы «Борьбу Толстяков с Тощими»?

Удивленный Флоран ответил отрицательно.

Тогда Клод увлекся и принялся расхваливать эту серию эстампов. Он привел несколько эпизодов: готовые лопнуть Толстяки собираются приступить к вечернему жранью, а Тощие, похожие на жерди, скрючившись от голода, завистливо заглядывают к ним с улицы. Или еще другая картина: Толстяки сидят за столом, надув щеки, и выгоняют вон Тощего, похожего на кеглю среди шаров, который осмелился смиренно войти. Художник видел в этом целую житейскую драму и в конце концов разделил всех людей на Тощих и Толстяков, на две враждебные группы, из которых одна пожирает другую, отращивает себе брюхо и благоденствует.

– Наверно, – заметил художник, – Каин был Толстяком, а Авель – Тощим. Начиная с первого убийства, ненасытная жадность высасывала кровь у меньших людей… Это беспрерывная пирушка, где сильный пожирает слабого, где каждый стремится проглотить другого, а его в свою очередь проглатывает сосед. Знаете что, милейший, остерегайтесь Толстяков.

Клод на минуту умолк, продолжая следить за двумя тенями, которые еще больше удлиняло заходящее солнце. Наконец он прошептал:

– Ведь мы с вами Тощие, понимаете… Скажите, много ли займешь под солнцем места с такими плоскими животами, как у нас?

Флоран с улыбкой взглянул на обе тени, но Клод рассердился и воскликнул:

– Напрасно вы смеетесь; что касается меня, то я страдаю, принадлежа к разряду Тощих! Будь я Толстяком, я бы спокойно писал, у меня была бы прекрасная мастерская, а свои картины я продавал бы на вес золота. А между тем я – Тощий, то есть я хочу сказать, что выбиваюсь из сил в поисках необычайного, а Толстяки пожимают плечами. Когда я буду умирать, от меня, без сомнения, останутся лишь кожа да кости, я так отощаю, что, когда придет пора меня хоронить, я умещусь между двумя листами книги. А вы-то! Ваша худоба просто феноменальна – вы настоящий царь Тощих, клянусь честью! Вспомните вашу ссору с рыбными торговками: как великолепны были эти гигантские бюсты, наседавшие на вашу узкую грудь! А ведь они действовали по инстинкту, они охотились на Тощего, как кошки охотятся на мышей… Видите ли, в принципе Толстяк питает такое отвращение к Тощему, что чувствует потребность прогнать его с глаз долой при помощи зубов или пинка ногой. Вот почему на вашем месте я принял бы меры предосторожности. Кеню-Градели – Толстяки, Мегюдены – Толстяки, – одним словом, вы окружены со всех сторон Толстяками. Меня бы это встревожило.

– Ну а Гавар, мадемуазель Саже, а ваш приятель Маржолен? – спросил Флоран, продолжая улыбаться.

– О, если хотите, я расклассифицирую всех наших знакомых. У меня в мастерской давно хранятся в одной из папок их портреты с обозначением, к какому разряду они принадлежат. Это целая глава из естественной истории… Гавар, например, Толстяк, но Толстяк, прикидывающийся Тощим, – довольно часто встречающаяся разновидность… Мадемуазель Саже и госпожа Лекёр – Тощие, впрочем очень опасного разряда – отчаянные Тощие, способные на все, только бы разжиреть… Мой друг Маржолен, юная Кадина, Сарьетта – трое Толстяков, еще невинных, наделенных скромным аппетитом молодости. Надо заметить, что Толстяк, не успевший состариться, – очаровательное существо… Но вот Лебигр – настоящий Толстяк, верно? Что же касается ваших политических друзей, то это в большинстве Тощие: Шарве, Клеманс, Логр, Лакайль. Я делаю исключение только для толстого дуралея Александра и для этого необычайного Робина. Вот кого мне было трудно раскусить.

Художник продолжал разглагольствовать в том же духе на всем пути от моста Нейльи до Триумфальной арки. Он возвращался то к одному, то к другому и заканчивал некоторые портреты обрисовкой какой-нибудь характерной черты: Логр, по его мнению, был Тощим с животом между плеч, красавица Лиза вся ушла в живот, а красавица Нормандка – в бюст; мадемуазель Саже, наверное, пропустила в жизни случай разжиреть, потому что ненавидела Толстяков, презирая в то же время Тощих; Гавар подвергает риску свой жир и кончит тем, что умрет плоским, как клоп.

– Ну а госпожа Франсуа? – спросил Флоран.

Клод пришел в большое замешательство от этого вопроса. Он подумал и сказал:

– Госпожа Франсуа, госпожа Франсуа… Нет, мне не приходило в голову причислять ее к какому бы то ни было разряду: она – славная женщина, вот и все. Она не принадлежит ни к Толстякам, ни к Тощим, черт возьми!

Оба рассмеялись. Приятели дошли до Триумфальной арки. Солнце стояло на горизонте так низко, в уровень с Сюренскими холмами, что громадные тени обоих пешеходов протянулись на белом памятнике двумя черными полосками очень высоко, выше громадных статуй, точно две черты, проведенные углем. Это еще больше рассмешило Клода; он стал размахивать руками, согнулся и наконец проговорил, удаляясь: