Чрево Парижа. Радость жизни

Потом, снова перелистывая разрозненные страницы и укладывая их по порядку, госпожа Кеню вздумала заглянуть в самую глубь ящика, куда Флоран отодвинул иголки и нитки Огюстины. Тут между молитвенником и «Сонником» она нашла то, что искала: очень компрометирующие заметки, завернутые просто в серую бумагу. Идея восстания, ниспровержения Империи путем насильственного переворота, выдвинутая однажды вечером Логром в погребке Лебигра, постепенно созрела в пылком мозгу Флорана. Вскоре он увидел в этом свой долг, свое назначение. Он нашел наконец цель своего побега из Кайенны и возвращения в Париж. Вообразив, что он призван отомстить за свою худобу этому разжиревшему городу, который отъедался, пока защитники права подыхали с голоду в ссылке, беглец взял на себя роль судьи и мечтал подняться во весь рост на самом Центральном рынке, чтобы раздавить это царство обжорства и пьянства. Навязчивая мысль легко засела в голове этого человека с чувствительным темпераментом, все принимало в его воображении грозные, преувеличенные размеры; ему рисовались самые невероятные истории; Флоран вбил себе в голову, что, когда он возвратился из ссылки, Центральный рынок овладел им, чтобы сделать его малодушным и отравить своими запахами. Затем ему стало казаться, будто Лиза вздумала довести его до скотского состояния; последние два-три дня он избегал невестки, как растворяющего средства, от которого могла бы растаять его твердая воля, он боялся приближаться к ней. Приступы нелепого страха, сильнейшее негодование глубоко возмущенного человека постоянно сменялись порывами большой нежности, потребности в любви, которую он скрывал с чисто детской стыдливостью. Особенно по вечерам мозг Флорана отуманивали вредные пары. Измучившись за день, чувствуя, что нервы его напряжены до крайности, и отказываясь от сна в силу безотчетного страха перед этим подобием небытия, он дольше засиживался у Лебигра или Мегюденов, а возвратившись домой, вместо того чтобы лечь спать, садился писать, подготовляя план пресловутого восстания. Мало-помалу у него выработался целый проект организации. Он разделил Париж на двадцать секторов, по одному на каждый район, во главе с начальником, чем-то вроде главнокомандующего, имевшего двадцать помощников, которым давалось по двадцать рот. Начальники секторов должны были еженедельно держать совет, каждый раз в ином помещении. Для большей безопасности единомышленникам открывали имя их ротного командира, не больше, а тот, в свою очередь, вступал в переговоры только с начальником своего сектора. Кроме того, с целью сбить с толку полицию Флоран находил полезным, чтобы все эти роты считали, что на их обязанности лежат различные воображаемые функции. Пустить же в дело эти силы не представляло ни малейшего затруднения. Нужно было лишь дождаться полного сформирования кадров, а затем воспользоваться первым политическим волнением. Так как в распоряжении заговорщиков могло быть для начала лишь несколько охотничьих ружей, то прежде всего следовало овладеть караулами, обезоружить пожарных и полицейских, избегая, насколько возможно, вооруженной схватки и стараясь повлиять на этих людей увещаниями, предлагая им действовать заодно с народом. После этого восставшие должны были отправиться прямо к зданию, где заседал Законодательный корпус, а оттуда к городской ратуше. Этот план, к которому Флоран возвращался каждый вечер, как к сценарию драмы, разряжавшей его нервное возбуждение, был набросан на клочках бумаги; помарки показывали, что автор шел пока ощупью, и позволяли проследить постепенное развитие его ребяческой и в то же время ученой затеи. Когда Лиза пробежала найденные заметки, в которых толком мало что поняла, ее бросило в дрожь, и она не осмелилась больше прикасаться к этим бумагам из боязни, что они произведут у нее в руках выстрел, точно заряженное огнестрельное оружие.

Последняя заметка напугала колбасницу больше других. Здесь, на полулисте бумаги, Флоран нарисовал форму значков, по которым можно будет различать начальников различных секторов и их помощников; рядом с ними были помещены ротные значки. В пометках карандашом были обозначены даже цвета для всех двадцати секторов. Отличительными признаками начальников были красные шарфы, а помощников – красные повязки на рукаве. Лизе это казалось немедленным осуществлением бунта; она уже видела, как эти люди с красными кусками материи проходят мимо ее колбасной, посылая пули в зеркала и мраморную облицовку, воруя с окошка колбасы и сосиски. Гнусные проекты деверя были покушением на нее самое, на ее благополучие. Колбасница задвинула ящик и осмотрела комнату, подумав, что она сама поместила у себя этого человека, который спал на ее простынях, портил ее мебель. И Лиза приходила в отчаяние при мысли, что он скрывает отвратительную адскую машину в этом маленьком некрашеном столе, которым она пользовалась когда-то, при жизни дядюшки Граделя, до ее замужества, – в невинном столике с расшатанными ножками.