Чрево Парижа. Радость жизни

Ее слушательницы насторожились. Госпожа Леонс была привратница Гавара на улице Косонри. Он жил там в старом доме, немного осевшем. Нижний этаж этого строения был занят под склад апельсинов и лимонов; владелец его распорядился выкрасить голубой краской фасад до третьего этажа. Госпожа Леонс вела хозяйство Гавара, хранила ключи от шкафов и приносила ему наверх лекарственный отвар, когда он бывал простужен. Это была строгая женщина пятидесяти с лишком лет, говорившая медленно, растягивая слова; она рассердилась однажды, когда Гавар ущипнул ее за талию, что, однако, не помешало ей поставить ему пиявки на одно очень деликатное место, когда он как-то раз ушибся. Мадемуазель Саже, аккуратно являвшаяся по средам в ее каморку распивать вечерний кофе, свела с ней еще более тесную дружбу с тех пор, как в их доме поселился торговец живностью. Целыми часами беседовали они об этом почтенном человеке. Они очень его любили и желали ему счастья.

– Как же, я видела госпожу Леонс, – повторяла старуха. – Мы пили с ней вчера кофе. И застала я ее в большом огорчении. Оказывается, господин Гавар возвращается теперь не раньше часу. В воскресенье она даже носила ему в комнату бульон, заметив, что он совершенно изменился.

– Э, поверьте, она себе на уме, – возразила госпожа Лекёр, которую тревожила заботливость привратницы.

Мадемуазель Саже сочла нужным заступиться за свою приятельницу:

– Ну уж извините, вы ошибаетесь… Госпожа Леонс выше своего положения. Женщина она вполне приличная… Ах, боже мой, уж если бы она захотела нагреть себе руки около господина Гавара, так давно бы это сделала! У него, говорят, все валяется… Об этом, собственно, я и хочу с вами потолковать. Только уж, прошу покорно, не проболтайтесь! Я сообщаю вам все по секрету.

Женщины поклялись всеми святыми, что рта не раскроют. Они вытянули шеи и приготовились слушать. Тогда старая дева торжественно начала:

– Так знайте, что господин Гавар с некоторых пор на себя не похож. Он накупил оружия, большой пистолет, который разбирается, понимаете? Госпожа Леонс говорит, что это просто ужас: пистолет вечно лежит или на камине, или на столе, так что она боится вытирать пыль… Да это еще ничего. Его деньги…

– Деньги! – подхватила госпожа Лекёр, у которой пылали щеки.

– Так вот, все свои акции он теперь продал, и у него в шкафу лежит куча золота…

– Куча золота! – с восхищением повторила Сарьетта.

– Да, и преогромная. Оно так и навалено на одной полке: взглянешь – глаза слепит. Госпожа Леонс рассказывала мне, что однажды утром он отворил при ней шкаф – так у нее даже заболели глаза от блеска.

Снова наступила пауза. Все три женщины усиленно заморгали, точно увидели перед собой груды золота. Сарьетта первая засмеялась и сказала:

– Если бы дядя отдал эти деньги мне, мы бы с Жюлем отлично попировали… Всё бы валялись в постели и требовали себе из ресторана самых вкусных вещей.

Госпожа Лекёр была совершенно подавлена этим открытием, этим золотом, которое так и стояло перед ее глазами. Зависть сводила ей все нутро. Наконец она всплеснула худыми руками с костлявыми пальцами, с остатками масла на ногтях, и только пробормотала в смертельной тоске:

– Нет, уж лучше и не думать: слишком это больно!

– Да ведь в случае какой беды капитал-то достанется вам, – заметила мадемуазель Саже. – Я бы на вашем месте оберегала свои интересы… Поймите, этот пистолет не предвещает ничего хорошего… Господина Гавара сбивают с толку. Все это плохо кончится.

Они опять вернулись к Флорану и набросились на него с удвоенной яростью. Затем они стали не торопясь обсуждать, куда могут завести его с Гаваром эти скверные истории. Наверно, очень далеко, если будут болтать. Тут приятельницы поклялись, что ни одна из них не раскроет рта; хотя каналья Флоран и не заслуживает ни малейшей пощады, но достойного Гавара надо во что бы то ни стало выгородить перед всеми, иначе он может пострадать. Женщины встали; мадемуазель Саже собралась уходить.

– Однако, если случится беда, – спросила торговка маслом, – можно положиться на госпожу Леонс, как вы думаете?.. Ведь ключи-то от шкафа, чего доброго, у нее?

– Вот уж не могу вам этого объяснить, – отвечала старуха. – Я считаю ее очень честной женщиной, но, как знать, бывают обстоятельства… Одним словом, я вас предупредила: остальное – ваше дело.