Чрево Парижа. Радость жизни

Между тем в колбасной по-прежнему было печально. Флоран изредка еще заходил туда пожать руку брату, невестка хранила при этом ледяное молчание. Время от времени, в воскресные дни, он даже обедал у Кеню-Граделей. Тогда Кеню выбивался из сил, стараясь придать общей беседе оживление; однако обед проходил очень натянуто. Еда не шла ему в горло, и под конец колбасник начинал сердиться. Однажды вечером, после такой семейной трапезы, он сказал жене чуть не плача:

– Да что такое со мной? Как по-твоему, я не болен? Ты не замечаешь во мне перемены? Меня точно давит что-то. И мне грустно, сам не знаю отчего, честное слово… Скажи, что бы это значило?

– Ты, должно быть, не в духе, – отвечала Лиза.

– Нет-нет, это продолжается со мной уже слишком давно, я задыхаюсь… А между тем наши дела идут неплохо, большого горя у меня нет, и живется мне как всегда… Да и ты, моя дорогая, что-то переменилась, как будто приуныла… Если так будет продолжаться, я пошлю за доктором.

Красивая колбасница серьезно посмотрела на мужа.

– Не надо тут никакого доктора, – сказала она, – это пройдет… Теперь у нас дурное поветрие – все в квартале чувствуют себя нехорошо…

И вдруг, как бы уступая порыву материнской нежности, она прибавила:

– Не тревожься, толстячок. Я не хочу, чтобы ты расхворался. Этого еще недоставало.

Жена обыкновенно отсылала его на кухню, зная по опыту, что стук сечек, кипение сала и звон кастрюль возвращали ему веселое настроение. Кроме того, она удаляла его таким путем и от назойливости мадемуазель Саже, проводившей теперь в колбасной все утро. Старуха поставила себе целью запугать Лизу, принудить ее к какому-нибудь решительному шагу. Сначала она добилась откровенности колбасницы.

– Ах, ведь столько на свете злых людей, – начала старая дева, – людей, которым лучше было бы заниматься своими собственными делами!.. Если бы вы знали, дорогая госпожа Кеню… Впрочем, я никогда не осмелюсь повторить вам то, что слышала!

Но колбасница заметила, что это не может ее задеть, и тогда Саже прошептала ей на ухо, наклонившись над ветчиной, которая лежала на прилавке:

– Вообразите, говорят, что господин Флоран вовсе не приходится вам кузеном…

И мало-помалу старуха дала понять, что знает все. Для нее это было только средством держать Лизу в своих руках. Когда же та открыла правду, тоже из тактических соображений, чтобы иметь под рукой человека, через которого можно быть в курсе сплетен квартала, старая дева поклялась, что будет нема как рыба и станет отрицать слышанное от Лизы, хотя бы ей пришлось положить голову на плаху. После того она стала с наслаждением смаковать эту драму. Каждый день мадемуазель Саже сообщала тревожные новости.

– Вам следовало бы принять меры предосторожности, – нашептывала она колбаснице. – Я опять слышала, как две женщины в требушином ряду разговаривали, знаете, о том… Не могу же я говорить людям, что они врут, поймите. Меня подняли бы на смех… Молва так и растет, так и растет, ее больше не остановить. Когда-нибудь тайна должна обнаружиться.

Несколько дней спустя старушонка произвела настоящую атаку. Она прибежала перепуганная, выждала, нетерпеливо жестикулируя, пока посторонние выйдут из лавки, и заговорила шипящим голосом:

– Представьте себе, что рассказывают… Эти люди, которые собираются у Лебигра, накупили себе ружей и только ждут, чтобы начать то же самое, что было в сорок восьмом году. Ну не жалость ли видеть, как господин Гавар, человек достойный, богатый, с хорошим положением, связывается со всяким сбродом!.. Я хотела вас предупредить насчет вашего деверя.

– Это все пустяки, тут нет ничего серьезного, – сказала Лиза, чтобы подстрекнуть ее.

– Ничего серьезного? Прошу покорно! Почему же вечером, когда проходишь по улице Пируэт, оттуда, из погребка, доносится страшный шум? Они, видите ли, совсем не стесняются. Помните, как эта компания хотела сбить с пути вашего мужа? А из окна своей комнаты я вижу, как они изготовляют патроны. Неужели и это пустяки?.. Впрочем, я предупреждаю вас для вашей же пользы.

– Конечно, я вам очень благодарна. Только и выдумывают достаточно много.

– Ну, это не выдумки, к несчастью, нет!.. Да что и толковать, когда весь квартал твердит об этом! Говорят, что если их накроет полиция, то многие пострадают. Вот хотя бы господин Гавар…

Однако колбасница пожала плечами, точно хотела сказать, что Гавар – старый дурак, туда ему и дорога.

– Я говорю о нем, как и о других, например о вашем девере, – продолжала хитрая старуха. – Ведь господин Флоран, кажется, их начальник… Это очень для вас неприятно. Мне от души вас жаль, потому что если полиция явится к вам, то, пожалуй, и господину Кеню несдобровать. Его также арестуют. Два брата – как два пальца на руке.