Чрево Парижа. Радость жизни

У нее были свои покупатели, и ее кучки овощей славились. Старуха Шантмесс, сидя между двумя детьми, заливалась беззвучным смехом, от которого ее грудь тряслась вместе с подбородком, – до того была забавна серьезность ребятишек, занятых своим делом. Старуха аккуратно давала каждому из них ежедневно по одному су. Но мелочная торговля чищеными овощами скоро надоела им. Дети становились старше, мечтали о более прибыльном промысле. Впрочем, Маржолен долго еще оставался ребенком, и это выводило из терпения Кадину. «У него ума что у кочана капусты», – говорила она. И действительно, сколько ни придумывала для него подруга разных средств заработать деньги, он не только не умел ничего приобрести, но даже не мог исполнить поручения. Сама же она была большой пройдохой. Восьми лет Кадина поступила к одной из тех торговок, которые усаживаются с корзиной лимонов на скамьях вокруг рынка, а целая ватага девчонок продает этот товар под их надзором. Кадина предлагала публике лимоны из своих рук по три су за пару, догоняя прохожих, подсовывая женщинам товар под самый нос, возвращаясь за новым запасом, когда у нее все разбирали. Девочка получала по два су за каждую дюжину распроданных лимонов, что при хорошем сбыте давало ей заработок в пять или шесть су в день. На следующий год она торговала чепчиками по девяти су; барыш был лучше, но тут приходилось быть крайне осмотрительной, потому что ручная торговля на открытом месте запрещена. Кадина чуяла полицейских за сто шагов: чепчики немедленно исчезали у нее под юбками, сама же она принималась с самым невинным видом грызть яблоко. Потом девочка продавала в ивовой плетенке пирожки, лепешки, торты из вишен, печенье, толстые и желтые маисовые сухари. Но Маржолен проедал все ее деньги. Наконец, когда ей минуло одиннадцать лет, она осуществила великий план, который очень долго не давал ей покоя: Кадина скопила за два месяца четыре франка, приобрела маленькую корзинку, какие носят на спине, и стала продавать корм для птиц. Это было крупное предприятие. Девочка вставала с зарею и покупала у оптовых торговцев запас проса и муравьиных яиц; после этого она отправлялась в путь, переезжала Сену и обходила Латинский квартал от улицы Сен-Жак до улицы Дофины и до самого Люксембурга. Маржолен сопутствовал ей. Она не позволяла ему даже нести корзину, говоря, что ее приятель годен только на то, чтобы кричать. И мальчик выкрикивал грудным, тягучим голосом:

– Корм для птичек!

Дети шли по противоположным тротуарам, посматривая вверх. В то время Маржолен носил доходивший ему до колен длинный красный жилет покойного старика Шантмесса, бывшего легкового извозчика. На Кадине было клетчатое платьице, синее с белым, перешитое из поношенного тартана тетушки Шантмесс. Чижики во всех мансардах Латинского квартала знали их. Когда дети проходили, выкрикивая свою фразу, повторяя друг за другом, точно эхо, слова, в птичьих клетках поднималось громкое пение.

Кадина продавала также кресс-салат. «По два су пучок! По два су пучок!» Маржолен входил при этом в лавки, предлагая: «Прекрасный родниковый кресс-салат, здоровье тела!» Но тут выстроили Центральный рынок. Маленькая Кадина пришла в восторг от цветочного ряда, пересекающего фруктовый павильон. Там, вдоль прилавков для продажи, точно куртины по краям тропинки, цветут и распускаются большие букеты. Это – душистая жатва, две густые изгороди роз, вдоль которых любят ходить улыбающиеся девушки из ближнего квартала, немного задыхаясь от слишком сильного аромата; в верхнем ряду на выставках красуются искусственные цветы с бумажными листьями, где капельки гуммиарабика заменяют капли росы, и кладбищенские венки из белого и черного бисера, отливающего синевой. Кадина раздувала ноздри своего розового носика с чисто кошачьим сладострастием. Она останавливалась, вдыхая приятную свежесть, впитывая в себя как можно больше благоухания. Когда Кадина подставляла свой затылок под нос Маржолену, тот уверял, что от ее волос пахнет гвоздикой. Девочка клялась, что не употребляет больше помады, что ей достаточно вместо этого пройтись по цветочному ряду. Затем Кадина пустила в ход всевозможные хитрости и добилась, что одна из торговок взяла ее к себе. Тогда Маржолен нашел, что она благоухает с головы до ног. Она жила среди роз, сирени, левкоев и ландышей. Мальчик долго нюхал забавы ради ее юбку, точно стараясь что-то разобрать, и наконец объявлял: «Это пахнет ландышем». Затем он подвигался к талии, к корсажу, нюхал сильнее: «Вот здесь пахнет левкоем». Дойдя до рукавов, до сгиба у кисти рук, он говорил: «Тут пахнет сиренью». У затылка, вокруг шеи, на щеках, на губах Маржолен чувствовал запах розы. Кадина смеялась, называла его дурачиной и приказывала перестать, потому что он щекотал ее кончиком носа. От ее дыхания веяло ароматом жасмина, а сама она была букетом, теплым и живым.